Дни черного солнца - Н. К. Джемисин

— Привет, — сказала я. — Спасибо, что дал мне поспать.

Он ничего не ответил, но я уже привыкла к этому.

— Что с тобой приключилось?

Он передернул плечами. Он сидел за тем же столом, напротив меня, достаточно близко, чтобы я могла слышать его движения.

— Меня расспрашивали в Белом зале. Потом мы пришли сюда.

«Могла бы и сама догадаться», — подумала я, но вслух этого не произнесла. Таков был Солнышко: соблаговолил хоть что-то рассказать, и на том спасибо.

— А куда ты пошел после того, как тебя доставили сюда? — спросила я.

И мысленно побилась сама с собой об заклад, что он ответит: никуда. И он не разочаровал меня:

— Никуда. Не важно.

Я не сдержала улыбки. Как здорово! Уже долгое, долгое время у меня не было ни причины, ни желания вот так улыбнуться, просто и от души. Я улыбнулась и невольно вспомнила о давно минувших днях, о той невозвратимой жизни, когда беспокоиться приходилось только о том, как бы обеспечить завтрашний обед да проследить, чтобы Солнышко не залил кровью мои ковры. Я едва ли не расцеловать его была готова за это напоминание.

— А тебе вообще что-нибудь важно? — продолжая улыбаться, осведомилась я. — Ну хоть что-нибудь?

— Нет, — сказал он.

Опять этот ровный, холодный голос, начисто лишенный чувств. Я подумала, что приближаюсь к пониманию, насколько это неправильно для него, существа, некогда олицетворявшего свет и тепло.

— Врун несчастный, — припечатала я.

Он промолчал. Я взяла в руки маленький нож, который принесли вместе с едой. Мне нравилось, как лежала в ладони его чуть шершавая деревянная рукоять. Честно говоря, я ожидала, что во дворце под названием Небо пользуются более изысканными материалами — фарфором там, к примеру, или серебром. Ан нет, практичное и обиходное дерево и здесь было в ходу. Хотя, возможно, это какая-то дорогая порода.

— Для тебя важны твои дети, — сказала я. — Ты боялся, что Датэ сумеет навредить твоему прежнему возлюбленному, Ночному хозяину. Значит, тебе и на него не наплевать. А если бы ты хоть самую чуточку постарался, ты бы, может, и Сумеречную госпожу сумел полюбить… если, конечно, она захотела бы связаться с тобой!

Опять молчание.

— Я думаю, для тебя очень многое имеет значение. Даже больше, чем хотелось бы тебе самому. На самом деле жизнь еще не исчерпала для тебя возможностей…

— Чего ты хочешь от меня, Орри? — спросил Солнышко.

И голос у него был… нет, не холодный. Не безразличный. Просто усталый. Память услужливо подсказала мне услышанное от Хадо: «Они еще более одиноки и несчастны, нежели мы». Повозившись с Солнышком, в это легко было поверить.

Я тряхнула головой и негромко рассмеялась.

— Не знаю, — ответила я. — Я думала, это ты мне скажешь. Ты ведь у нас бог, в конце-то концов, а не я. Если бы я молилась тебе, испрашивая водительства, и тебе вздумалось ответить, что бы ты мне сказал?

— Я бы не ответил.

— Потому что тебе все равно? Или потому, что не знал бы, что сказать?

Снова молчание.

Я положила ножик, встала и обогнула стол. Ощупью я нашла Солнышко, мои пальцы пробежали по его лицу, волосам, шее. Он сидел не двигаясь и ждал продолжения, хотя я чувствовала его внутреннее напряжение. Неужели его тревожила необходимость убить меня?.. Я посчитала такую мысль тщеславной и отбросила ее.

— Расскажи мне, что случилось, — проговорила я. — Что тебя таким сделало? Я хочу понять, Солнышко. Ты знаешь, Сумасброд ведь любил тебя. Он…

Горло неожиданно перехватило, пришлось отвернуться и перевести дух.

— Он не захотел от тебя отрекаться. Думаю, он с удовольствием помог бы тебе. Он просто не знал, как к этому подступиться…

Солнышко продолжал молчать. Я погладила его по щеке:

— Не то чтобы ты должен мне что-то рассказывать. Я своего обещания не нарушу: ты помог мне с побегом, так что теперь можешь избавить этот мир еще от одного демона. Но разве я хотя бы этого не заслужила? Хотя бы малой толики правды?..

Он ничего не ответил. Лицо под моими пальцами было мраморно-неподвижно. Он смотрел прямо перед собой, сквозь меня, куда-то в непостижимую даль. Я ждала, но он так и не заговорил.

Что ж, я вздохнула и потянулась за пустой миской из-под супа. Она была не особенно велика, но еще имелся стакан: в нем прежде было самое вкусное вино, которое я в своей жизни пробовала. Голову кружил легкий хмель, хотя за время сна он почти испарился. Я поставила миску и стакан перед собой и осторожно высвободила из повязки правую руку. Теперь я могла ею пользоваться, хотя мышцы возле плеча еще болели. Все зажило, но память о пережитых страданиях была слишком свежа.

— Подожди, пока я потеряю сознание, а потом давай делай что надо, — сказала я, не будучи, впрочем, уверена, что он вообще обращал на меня внимание. — И будь добр, спусти кровь в уборную. Если сумеешь, не оставляй им ни капельки, чтобы не воспользовались.

И опять — упрямое молчание. Я даже не сердилась на него больше — привыкла.

Вздохнув еще раз, я поднесла нож к запястью — сделать первый надрез.

Стакан вдруг полетел на пол и вдребезги разбился, левое запястье перехватила могучая рука, миг — и меня пронесло через всю комнату. Я ударилась о стену и распласталась по ней, прижатая всем весом его тела.

Он вдавливал меня в стену, тяжко дыша. Я попыталась высвободиться, но он буркнул что-то недовольное и тряс мою руку, пока я не замерла. Я стала ждать, что будет дальше. Руку себе я слегка поцарапала, но и только. Вот показалась капелька крови, подтекла под его ладонь и шлепнулась на пол…

Солнышко согнулся. Медленно-медленно, точно мощное старое дерево на ураганном ветру. Сражаясь за каждый дюйм…

Он клонился к земле, пока его лицо не оказалось вровень с моим, а горячее и хриплое дыхание не защекотало мне ухо. Наверное, это было очень неудобное положение, но он так и замер, терзая себя и крепко удерживая меня, и только тут сумел наконец заговорить.

Впрочем, он не говорил, а шептал — все время, пока длился рассказ.

* * *

— Они больше не любили меня. Он родился первым. Я явился следом за ним. Благодаря ему я никогда не был одинок. Потом явилась она, и я не возражал, я не возражал, пока она понимала, что он принадлежал и мне тоже. Дело не в том, что мы будто бы не поделили его, понимаешь? Было хорошо, что она с нами, и еще появились дети, много детей, все разные и все — совершенные. Я был счастлив тогда, счастлив, она была с нами, и мы любили ее, он и я, но в его сердце на первом месте был я. Я знал это. И она проявляла к этому уважение. Нет, необходимость делиться никогда меня не тревожила…

Но они менялись, менялись, они все время менялись… Я знал о такой возможности, но прошло уже столько времени, и я сперва не поверил… До моего появления он целую вечность был одинок. Я не понимал… Даже когда мы враждовали, он не переставал обо мне думать. Откуда мне было знать? За все время моего существования этого не случалось, ни единого разу… Даже удаляясь от них, я чувствовал их присутствие и то, что они чувствовали меня. Но потом… потом…