Великий государь - Александр Антонов

И вскоре же, как миновало девять дён после смерти Марии, мартовским вечером Филарет поехал в палаты воеводы Бутурлина на Пречистенку. Встретил патриарха сам воевода.

— Слава Всевышнему, что послал тебя к нам, святейший. А у меня Катерина два дня назад разрешилась от бремени, доченькой одарила. То-то порадовала...

— Благословляю мать Катерину. Да иное дело привело меня к тебе — государево, — строго сказал Филарет.

— Вон как! — удивился Бутурлин. — Ан за нами грехов нет.

— Ежели бы так. Дома падчерица Ксения? — спросил патриарх, с трудом произнеся нехорошее слово.

Воевода Бутурлин никогда и ни перед кем не испытывал робости. И на сей раз не изведал её, ответил с вызовом:

— Ошибся, святейший, у нас есть дочь Ксюша, она же дома, да хворая, лежит пластом.

— Что с ней?

— Ежели бы ведали! Я уж и священника приводил...

— Ишь ты, какая поруха. Ну веди к ней, однако же, — повелел патриарх.

Он вспомнил, что к Ксюше был ласков всегда. Была она частью той, кого он так долго и чисто любил. И пока шёл до опочивальни Ксюши, гнев его источился, лишь беспокойство росло. Жар у девицы, который опалял её девять дней, к этому дню схлынул, и она лежала бледная и отрешённая от земного мира. Но, увидев патриарха, лицо её оживилось, появилась слабая улыбка и она тихо зашептала:

— Господи, как Ты ко мне милостив. Хвала Тебе, что услышал мою молитву.

— Что с тобой, дитя? — осеняя крестом Ксению, спросил Филарет.

— Святейший батюшка, сними со своей души камень. Явилось мне откровение Господне, будто ты положил на меня грех за смерть рабы Божией царицы Марии.

Удивился Филарет прозрению ясновидицы, сел на ложе, спросил:

— Истинно глаголешь, что было Господне откровение?

— Истинно, святейший. Ты долго искал злочинца, но тебе не открывалось. На третий день после кончины тебя озарило, ты увидел меня и моё лицо в день свадьбы, и как я смотрела на царицу, тебе и замстилось.

— Разве сие не так? Отвечай же!

— Не так, святейший. Потому прими моё покаяние, а там суди, как Бог велит — Ксения смотрела на патриарха глазами родниковой чистоты, и не было в ней ничего земного.

Взгляд ясновидицы растопил лёд в душе Филарета, и он взял Ксюшу за руку, мягко сказал:

— Внимаю тебе, дочь моя.

— Видел ли ты, святейший, кто сидел близ царицы и княжны Черкасской?

— Видел и помню. Второй от Марии сидела боярышня Ирина Щербачёва.

— А помнишь ли ты её бабушку?

— Как не помнить! Да она всей Москве была ведома и... — Тут патриарх осёкся, потому как вспомнил, что не было во всей Первопрестольной и за её пределами такой колдуньи от дьявола. Сказывали, что её происками царь Фёдор Иоаннович водянкой заболел. А позже она паука-тарантула на него напустила, который и убил царя. — Лютая была колдунья, — отозвался Филарет.

— А сватьи-бабы приходили во дворец от Щербачёвых?

— Были и навязывали Ирину Михаилу. И он смущался ею, даже просил матушку, дабы она повлияла на меня, — ответил Филарет. Но про себя подумал: «Да ведомы ли ей колдовские чары, смогла ли она лишить живота свою жертву?»

И при полном молчании Ксюши Филарет «услышал» её ответ: «Ведомы ей колдовские чары и живота она может лишить свою жертву. И сила её сильнее моей, потому мне не удалось сломить её колдовства. Да вот и слегла, и маюсь...»

Бутурлин стоял рядом с патриархом и ничего не понял, когда Филарет вдруг прослезился и припал лицом к лицу Ксюши и целовал её в лоб, в щёки и всё шептал:

— Прости меня, грешного, святая душа! Прости недостойного! Господи, как мне искупить вину свою? — С этими словами Филарет встал, трижды осенил Ксюшу крестом и громко произнёс: — Отец Всевышний, и Ты, Матерь Богородица, заступница сирых, поднимите её, праведницу, дайте ей жизнь щедрую во имя Отца и Сына и Святого Духа! — И, продолжая осенять крестом Ксюшу, опочивальню и Бутурлина, патриарх покинул его палаты.

Не зная, о чём подумать, воевода подошёл к Ксюше, хотел спросить, что произошло, но увидел её закрытые глаза, на лице светился лёгкий румянец, она спала, и воевода на цыпочках ушёл из покоя.

Вернувшись в Кремль, Филарет пришёл в царский дворец и обо всём рассказал сыну, что случилось в палатах Бутурлина, потом спросил:

— Сын мой, царь-батюшка, будешь ли ты судить колдунью Щербачёву или церкви позволишь и розыск и суд?

— Ни сам не буду, батюшка, ни тебе не велю. Всевышний осудит её и накажет праведно. Тебя же прошу о милости. Приходили ко мне ноне ходоки из Кириллова монастыря, просили за князя Хворостинина. Сказывали иноки, что очистился он от грехов и скверны покаянием и послушанием великим. Теперь же просит вернуть его в отчий дом, дабы прахом лечь рядом с родимым батюшкой и матушкой. А ходоки те ещё здесь. Скажи им свою волю. Я так думаю, что мало мы творим добра своим детям, оттого Всевышний нас и наказывает.

— Истинно глаголешь, сын мой. Будем милосерднее, — ответил Филарет.

На другой день утром ходоков из Белоозерья привели к патриарху. Он принял их, согрел тёплым словом и вручил грамоту, в коей написал, что бывшему князю, рабу Божьему Ивану Хворостинину, дана воля, ему возвращены княжеское имя, палаты, подворье и вотчины.

Спустя месяц князь Иван вернулся в Москву, прожил около года тихо-мирно затворником в своих палатах и незаметно умер. Его похоронили на кладбище Донского монастыря рядом с родителями.

Царь Михаил всё ещё пребывал в унынии. Безвременная смерть царицы Марии ещё довлела над ним. Он много молился, искал утешения в Боге. Но тоска не убывала. И как-то он позвал во дворец боярышню Ирину Щербачёву. От неё веяло чем-то лесным, диким. Чёрные жгучие глаза выдавали в ней неведомую силу и власть над человеком.

Михаил по простоте душевной спросил Ирину без обиняков:

— Ты что же, не любила царицу? Вы же подруги.

— Любила. Токмо она мне дорогу перешла.

— И у тебя возник умысел? — Царь смотрел на Ирину добрыми карими глазами и с удивлением. Вот прожигает юная колдунья его смоляными глазами, чего хочет — царь не может угадать, но по спине холодок пробегает.

— Сам прорвался, не ведаю как! — ответила она.

— По-кошачьи цапнула, как мышку. Ишь, какая прыткая! — Царь нахмурился, потому как подумал, что напрасно не наказал её.

А взгляд Ирины стал его одолевать: слабость по телу поплыла от нутра и вниз к ногам, в глазах затуманилось, Михаил ущипнул себя больно и очнулся, неожиданно жёстко сказал:

— Неприятна ты мне, а колдовство твоё поруху наносит. Завтра же уезжай в Каргополь молиться.