Гастроль без антракта - Леонид Влодавец

— Вон тот желтый кабель на потолке! — дал ЦУ Браун.

Не знаю, я лично никакого кабеля не видел, но Танечка, чуть кивнув, стала выцеливать… Чпок! Выстрела как такового за шумом колес мы и не расслышали. Ничего особенного не произошло, Кармела уселась на место, но на пульте у Брауна опять замигала лампочка и тревожно запищал зуммер, а потом все тот же противный голос сообщил:

— Потеря связи с центром. Управление автономно!

— То, что надо, — похвалил Браун. — С меня пузырь.

— Я не пью, — холодно ответила сеньорита Кармелюк.

— Погоди-ка! — встрепенулась Ленка, которая услышала, как Браун назвал Таню Кармелой, и с некоторым опозданием вспомнила, что слышит это имя не в первый раз. — Откуда она здесь?

— От верблюда… — вежливо ответила скрипачка. — Сиди, пока сидишь. Вам, господа Бариновы, я еще амнистии не давала. Особенно милому Димочке…

— Стоп! — попросту рявкнул Браун. — Разборки отставить! Всем заткнуться и молчать.

Ленка посмотрела на Татьяну исподлобья, та на нее — как на пустое место, но вслух ничего не сказала. Я тем более промолчал. У Кармелы за ремнем была «дрель», а мне хорошо помнилось, как она, не меняясь в лице, сверлит из нее дырки в черепах. Да и вообще я устал. Вагон куда-то катил, колеса стучали, меня в сон клонило…

Никакого переходного периода от естественной реальности к искусственной я лично не заметил. Был просто какой-то мгновенный щелчок, словно бы кто-то нажал на кнопку, переключающую каналы на пульте дистанционного управления телевизором. Где-то на энском уровне подсознания я отметил воздействие РНС, именно она сыграла роль пульта ДУ.

Сразу после щелчка исчез стук колес, исчезло ощущение вагона, несмотря на то, что до щелчка я, даже прикрыв глаза веками, все-таки сознавал, где нахожусь. Вместо стука колес, перешептывания, кашля, всяких шорохов и скрипов, сопровождающих пребывание двух десятков людей в едущем по рельсам транспортном средстве, я услышал… скрипку. А когда «открыл глаза», то есть когда появилась картинка, увидел некое помещение, чем-то похожее на церковь, переделанную в концертный зал, но без стульев и без публики. Посередине зала стояла Таня, одетая в белую блузку с камеей и длиннющую черную юбку. Что она исполняла на скрипке — не знаю. Музыкальная культура у меня даже в искусственной реальности оставалась на нуле. Самого себя я видел вполне отчетливо. Никакой грязи, никакого камуфляжа. Чистенький, свеженький, даже наодеколоненный, в нормально пошитом «референтском» костюмчике. Сидел в кресле и слушал музыку. Как будто что понимал.

Закончив играть, Кармела поклонилась так, будто бы была по меньшей мере Лианой Исакадзе. Я встал и сделал несколько барственных хлопков. А затем сел обратно в кресло, рядом с которым вдруг появилось второе, куда определилась госпожа Кармелюк.

Что должно было обозначать «концертное» начало, я так и не понял. Может быть, те товарищи, которые управляли всем этим процессом, хотели сразу же показать нам всю искусственность ситуации, а может быть, имели в виду что-то еще. В конце концов, это оказалось не суть важно. Намного важнее было то, что мы узнали друг о друге в ходе диалога.

Неизвестно, каким образом в моих руках оказались те две фотографии, которые мне показала Эухения Дорадо. Те самые, на которых была изображена одна и та же девушка, но под разными именами. Я показал эти фото оригиналу, с которого они были сделаны, и спросил:

— Кто ты? Как твое настоящее имя?

— То есть ты хочешь узнать, какое из имен настоящее? — уточнила Таня. — Татьяна, Кармела или Виктория? Я отвечу, если ты ответишь мне, кто ты? Точнее, кем ты себя считаешь?

— Если честно, то я считаю себя Коротковым Николаем Ивановичем. Я двадцать лет из тридцати с этим именем прожил. Последние десять лет более или менее привык к тому, что я Баринов Дмитрий Сергеевич. А был еще Ричардом Стенли Брауном, Анхелем Родригесом… Анхелем Рамосом тоже был.

— Раз ты не соврал, то и я врать не буду. Я— Кармелюк Татьяна Артемьевна. То есть я себя считаю ею. Но ведь по крови ты — Баринов, верно?

— По-моему, так.

— Вот именно. Но считаешь себя Коротковым. То есть личность Короткова — твое доминантное «я». Тебе сказали, что ты Баринов, а ты до сих пор внутренне в это не поверил, хотя достаточно поставить тебя рядом с отцом, чтобы убедиться. Тебя на целый год превратили в Брауна, ты им себя осознавал, но что-то отключилось, и твое доминантное «я» вновь возобладало.

— Ну, это я и без тебя знаю. А ты-то кто по крови?

— По крови я — Виктория Мэллори. Или просто Вик. Идиотка от рождения…

— Не похожа… — усомнился я, поглядев на фотокарточку с надписью на обороте: «With best wishes for Malvin. Victoria M.», означавшей: «С наилучшими пожеланиями для Мэлвина. Виктория М.»

— Ты хотел сказать, что я на этой фотографии не похожа на идиотку? Верно. Потому что, когда была сделана эта надпись, от бедной дурочки осталось только ее тело, в которое вселили другую женщину, а потом еще одну.

— То есть Кармелу и Таню?

— Да.

— А зачем?

— Только не говори, что ты ничего не знаешь о фонде О'Брайенов, ладно?

— Вообще-то я знаю, но очень мало. Фактически сомневаюсь даже в том, что он есть на самом деле, а не придуман журналистами.

— Можешь не сомневаться. Он есть. Именно поэтому была разыграна «Атлантическая премьера», которая при твоем участии столь блистательно провалилась. Она стоила жизни Педро Лопесу, Хорхе дель Браво, Джонатану Хорсфилду, Грэгу Чалмерсу, Джону Брайту… И еще многим сотням людей. Но Тимоти О'Брайен не отдал свой фонд в чужие руки. Даже мистеру Дэрку, который после смерти Грэга Чалмерса фактически возглавил «G & К», точнее — ту криминальную империю, которая скрывается за фасадом скромной компании по производству прохладительных напитков.

— Он что, хранил все ценности на Хайди? — Я прикинулся несведущим. Просто, чтобы проверить, не врет ли Кармела.

— Нет. Он хранил здесь, в зоне «Зеро», относительно небольшой сейф, в котором вся информация об анонимных счетах, открытых в швейцарских и иных банках, шифры, коды и пароли, обеспечивающие доступ к этим деньгам. Точной цифры я не знаю, но это многие миллиарды долларов. Этот сейф снабжен сложной системой защиты, многослойной и не допускающей несанкционированного вскрытия. Подойти к сейфу можно только так, как предусмотрел Тимоти. Нарушения этого порядка на первых этапах подхода грозят смертью нарушителю. На последнем этапе тот, кто попытается взломать сейф, не получит ничего. Все содержимое сейфа будет мгновенно сожжено. И миллиарды не достанутся никому.

— Значит, тот, кто хочет унаследовать фонд, должен знать этот порядок?

— Конечно. Этот порядок знают только два человека на земле.