Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - Катриона Келли

Крестьянские дети того времени могли слышать о пионерах, даже если в их деревне не было пионерского отряда или агитбригады. Петр Кружин, родившийся в Тверской области в 1921 году, формально вступил в пионеры в 1929-м, но, по его воспоминаниям, знал о пионерском движении по картинкам на коробках из-под зубного порошка и на прочих предметах ширпотреба и, будучи активистом, помогал жечь иконы задолго до того, как стал пионером. «Наша пионерская организация в первые четыре года то проявляла активность, то замирала», — вспоминал он. Вожатые имели совершенно разные представления о том, как работать с детьми: одни занимались строевой подготовкой, другие ходили в лес собирать травы, третьи просто рассказывали смешные истории. Иногда, если вожатого не было, Кружин сам возглавлял дружину и наслаждался чувством собственного превосходства по отношению даже к взрослым из ближайшей деревни.

Сведения по Тавдинскому району дают в общем схожую картину. В этих краях коробок из-под зубного порошка, даже пустых, не видали, но неформальная пионерская деятельность шла и здесь. В ноябре 1932 года, откликаясь на призыв сверху усилить централизованный контроль, районный комитет Коммунистической партии потребовал прекратить широко распространенную практику, по которой списки вожатых пионерских дружин попадали в областное бюро детской коммунистической организации постфактум. Ошибочные назначения делались часто: некоторые вожатые оказывались слишком молодыми, многие — слишком неопытными, а иные не любили работать с детьми. Бюро потребовало, чтобы его заранее официально извещали о намерении создать очередной пионерский отряд и открыло курсы по подготовке пионервожатых; были составлены программы пионерской работы, которые, среди прочего, включали политическую пропаганду на такие темы, как «классовая борьба» или «национальная рознь». Развлекательная часть включала в себя тематические игры, песни, «живые газеты», работу драматических кружков. Предпринятые бюро меры свидетельствуют о том, что пионерская деятельность на местах была не отрегулирована, и ее требовалось взять под контроль. Невозможно исключить, что кто-нибудь из герасимовских учителей, например Зоя Миронова, которая в начале 1931 года значилась в списках местной партячейки как «пионервожатая», мог спонтанно организовать неофициальную «пионерскую дружину».

Есть свидетельства, что в Тавдинском районе существовали неформальные агитбригады. Как сообщил, например, 28 апреля «Тавдинский рабочий», одна из них была организована не где-нибудь, а именно в герасимовской школе. В показаниях на суде по делу об убийстве Морозовых говорилось о детях, вывешивавших на кулацких заборах объявления вроде «Здесь живет злостный заимщик хлеба»[261], хотя, конечно, степень достоверности этой информации определить трудно.

Дети могли узнавать о пионерах и из письменных источников. Так, хрестоматия для начальной школы «Новый путь» 1930 года включала много разнообразных материалов. Например, в выпуске для первоклассников на картинке под названием «Как я видел Ленина Первого мая» была изображена группа пионеров. Выпуск для второго класса содержал короткий рассказ «Помощь», в котором пионеры помогали матери некоего мальчика Феди ухаживать за коровой. В него также вошли бравурные песни «Марш пионеров» и «Законы пионеров». В одном из немногочисленных изданий, которые выписывал герасимовский сельсовет в 1933 году (за другие годы о подписке информации не сохранилось) — в газете свердловских пионеров «Всходы коммуны», — рьяно пропагандировалась идея о том, что одна из основных задач пионеров состоит в распространении в своих семьях информации о политической линии партии[262].

На вопрос о том, был ли Павлик пионером, нет точного ответа. Как нет ответа и на куда более значимый для его биографии вопрос: доносил ли он на своего отца? В деле содержится документ — копия «доноса», но к нему, как и ко многим другим материалам, надо относиться крайне осторожно. Документ выглядит следующим образом:

«Сын Морозова 12-ти лет, МОРОЗОВ Павел Трофимович, последний заявляет при допросе матери:

Дяденька, мой отец творил явную контр-революцию, я как пионер обязан это сказать, мой отец не защитник интересов октября А всячески помогает кулаку сбежать. Стояли за него горой и я не как сын а как пионер Проше привлечь к строгой ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии и еще добавляю, что мой отец сейчас присваивает кулацкое имущество, взял койку кулака Кулаканова Арсентия и у него же хотел взять стог сена, но кулак Кулаканов не дал ему сено, а сказал пускай лучше возьмет казна» [113].

Этот фрагмент озаглавлен «Выписка из показаний пионера МОРОЗОВА Павла Трофимовича от 26/ХI.32 г.» (исправлено на «1931»), его подлинность удостоверена работником Тавдинского ОГПУ Искриным. Однако источники не указаны (например, номер дела отца Павлика), и копия не датирована. Другие документы за подписью Искрина относятся к периоду между 1 и 6 ноября [153, 154, 176, 178]. Тем не менее, архивист поместил донос среди документов середины октября. Таким образом, не исключено, что его происхождение относится к тому времени, когда расследованием руководил Быков. Как бы то ни было, этот текст встречается не только в материалах дела. Он также цитируется в качестве письма (а не фрагмента устных показаний) в отчете чиновника из орготдела райкома партии своему начальству в Свердловске. Здесь тоже отсутствуют ссылки на какие-либо источники, а автор отчета, живший не в Тавдинском районе, а в соседнем Нижнетавдинском, был настолько плохо знаком с родными местами Морозовых, что поместил донос в раздел «Белоярский сельский совет», хотя любой местный человек знал, что Герасимовка не входила в эту административную единицу и имела свой сельсовет.

Донос Павлика на отца мельком упоминается в свидетельствах некоторых информантов из Герасимовки, прежде всего Татьяны Морозовой, а на более поздних этапах расследования — в показаниях Сергея и Ксении, но каждый раз — без подробностей. Что касается истории с ружьем Шатракова, то, по словам местных жителей, Павлик ходил в сельсовет и помогал Титову при обыске дома [35, 36]. По поводу припрятанного добра Кулукановых также говорили, что Павлик ходил в сельсовет [34]. Но и здесь нет никаких свидетельств о том, каким именно образом сын донес на отца. Из материалов дела и партийного отчета можно сделать два взаимоисключающих предположения: Павлик или подал письменный донос, как утверждается в партийном отчете, или сделал устное заявление на перекрестном допросе его матери (последнее зафиксировано в деле Н—7825). Вряд произошло и то и другое, тем более маловероятно, что Павлик повторил свою речь слово в слово. Таким образом, аутентичность этого текста вызывает сомнение. Кроме того, обращает на себя внимание сходство формулировок в тексте доноса и в статье из «Пионерской правды» от 15 октября: «Я, дяденька судья, выступаю не как сын, а как пионер! И я говорю: “Мой отец предает дело Октября!”»