Следствие ведут дураки - Кондратий Жмуриков

* * *

…Черное дуло пистолета остановилось напротив его глаз, и вот тут Осип понял, что он добрался до кона своей одиссеи. Хотя нет… одиссея была у Одиссея, а у Осипа, соответственно – осиппея. Все эти несообразные, совершенно не вписывающиеся в роковой момент мысли проклокотали в голове Моржова, а потом вдруг стало пугающе тихо и пусто.

Осип понял, что он умер.

Впрочем, прошло несколько пугающе длинных сотых долей мгновения, как он понял обратное: он еще жив, пуля все еще не начала своего короткого гибельного разбега и сидит вот там, где-то за этим черным кружочком дула.

И тут из-за угла вынырнули двое с пистолетами наперевес. Они явно не относились к охране клуба, и то, что они оказались в это время и в этом месте с оружием, не желало укладываться в голове Моржова. Впрочем, в этом не было необходимости: нужно было спасать свою шкуру.

Осип рванулся в сторону, палец черного человека на курке машинально дрогнул, и пуля влепилась в стену в том месте, где за долю секунды до того была голова Моржова. В унисон проревели «стволы» набегающих громил Флагмана, одна из пуль разбила светильник, и с шелестом, вставшим в ушах после череды выстрелов, на коридор опустился рассеянный полумрак. Он недолго сохранял свою первозданную целостность и тут же был в клочья разорван взрывом отборного мата, пыхтением, сопением и – серией новых выстрелов.

Стреляли все сразу: черный человек, верно, разрядил всю обойму, в результате чего один из охранников Флагмана, стрелявших куда менее удачно, был убит наповал, а второй со стоном выронил пистолет, который, впрочем, на лету был подхвачен подскочившим Осипом. Последний был до последней возможности взвинчен болью и яростью, так что, заполучив оружие, он тут же открыл огонь по черному человеку – не таясь, из положения стоя. Его противник, в десяти метрах от Осипа, тоже выпрямился, и конфигурация a la «Пушкин – Дантес: к барьеру!» сохранялась до появления на арене действий Вани Астахова и – за ним – Флагмана.

Иван Саныч ворвался, как ураган, но тут же навернулся через тело застреленного черным человеком парня из охраны ресторана и плашмя шлепнулся о ковровую дорожку. Возможно, это спасло ему жизнь, потому что над его головой пропело три пули от черного человека, и одна из этих пуль нашла-таки свою цель: этой целью оказался лоб Флагмана.

Тот лег на месте – без звука, без стона… просто не успел.

– О-о-осип!!

Осип выстрелил еще раз и с радостью увидел, что черный человек пошатнулся и упал.

– А-а, бля-а!! – торжествующе выкрикнул Моржов, устремляясь к убийце… но тот приподнялся и поднял руку… и на Осипа выметнулся из полумрака полный ненависти взгляд косящего глаза, налитого кровью, а потом метнулась вспышка выстрела, которого Осип уже не услышал: стало обжигающе горячо и – тихо.

Словно кто-то спустил темно-красный, в черных разводах, театральный занавес.

…Ваня поднял глаза и увидел, что черный человек, отчаянно припадая на левую ногу и держа левую руку отставленной от корпуса (с кисти падали шлепки крови, пятная ковровую дорожку) удаляется в направлении мужского туалета. Хотя нет… он ошибся. Черный человек вскарабкался на подоконник и, раскрыв створку, выпрыгнул на улицу. Ваня вскочил и бросился к Осипу.

Тот не дышал.

Ваня облился холодным потом и, уже не в силах превозмочь колотящую тело крупную дрожь, вцепился в короткие полуседые волосы Осипа и задергал его голову туда-сюда:

– Оси-и-ип… вставай!! Оси-ип, ну не шути так! Осип, ты же жив… Осип!!

Тот не отвечал. Ване показалось, что он уже начинает остывать. Он поднял глаза, на которые наплывали слезы, и мутнеющий, размывающийся взгляд его наткнулся на пистолет в сведенной судорогой руке Осипа.

Астахов выдрал пистолет из пальцев Моржова и, хрипя и задыхаясь, бросился бежать по коридору по направлению к приоткрытому окну, за которым несколько секунд тому назад скрылся черный человек. Он не слышал криков набежавшей охраны «Арагви» – так сильно припозднившейся! – он даже не видел, как его пытались задержать и почти преуспели в этом, потому что он сиганул в ночь из окна второго этажа лишь какой-то долей секунды раньше, чем на его щиколотке успели сжаться стальные пальцы секьюрити…

…он ничего не видел.

Кроме черной отчаянно вихляющейся спины человека, бегущего под ночными фонарями по кромке тротуара.

Иван Саныч припустил что было сил. Он не знал, сколько он так бежал и сколько кварталов преодолел; по его лицу что-то текло, он не разбирал уже, кровь, слезы или пот, или же все вместе в одной жуткой гремучей смеси… в его груди клокотал еще более жуткий коктейль из боли, злобы, задушенного животного страха – а задушен этот страх был главным ингредиентом коктейля: ненавистью.

Дыхание рвалось из горла, как реактивная струя из сопла. Было жарко. Иван Саныч бежал, он уже почти летел, черная спина мелькнула перед его глазами на углу, он уже вскинул пистолет, чтобы выстрелить, разодрал рот, чтобы крикнуть… но все перевернулась, под ногами ухнула пустота – и Астахов понял, что он летит, вот теперь уже действительно летит в черную пустоту…

Может быть, на этот раз действительно – ад.

…Он очнулся в кромешной тьме. Понемногу глаза привыкли к ней, и он начал различать какие неясные контуры. Ни чертей, ни котлов, ни адского пламени он не увидел. Только один маленький серый чертик копошился в метре от него, но потом обернулся облезлой серой крысой и начал обнюхивать Ванину ногу.

Волна отвращения и упругого животного страха пронизала тело Астахова. Он вскочил на ноги, тут же больно ударился обо что-то головой… в глазах поплыли круги, голову окольцевал гулко пульсирующий обруч, а в груди, в ногах, в руках и в спине заворочалась тупая, ломкая боль.

– Пообделался я, – пробормотал Ваня и, подняв голову, увидел над собой серый кружок, в котором прорисовывался фрагмент предутреннего неба.

Проем канализационного люка.

…Черрт!! Значит, все эти полеты в ад объяснялись до смешного просто: Иван Саныч провалился в канализацию, не заметив под ногами заботливо отодвинутого каким-то ассенизатором люка.

Господи! Если бы не этот проклятый люк, он поймал бы этого «черного»!!

Ну почему?… Ну почему все беды проистекают от канализаций, туалетов, сортиров? Когда кончится это… просьба не считать вульгарным каламбуром… дерьмо?

Иван Саныч выбрался на поверхность. Это достижение далось ему с большим трудом: все тело болело, а в голову как будто один за другим загоняли раскаленные клинья. Уже светало. По мокрой от ночного дождя мостовой полз разгорающийся серый рассвет, где-то за домами уже наползало серое, с алыми размывами, кисельное облако восходящего солнца… за рассветом по мостовой полз какой-то вдрабадан пьяный гражданин в рваной куртейке-разлетайке и старательно матерился, очевидно, досадуя на неровности дороги. По всему было видно, что напился он не в «Арагви».

«Арагви»… Осип! Так Осипа же убили! И Жодле… и Флагмана с двумя охранниками. И все это сделал один и тот же человек.