Украденное сердце - Властелина Богатова

И Данияр ощутил укол совести, повинно опустил взгляд и голову, понурился. В самом деле, их иногда путали, и только когда эти двое вставали рядом, были видны различия: дядька куда выше и шире плечах, и взгляд твёрже, и волосы темнее.

– Оно и тебе помощь нужна, – бегло скользнул её участливый взгляд по князю.

– А ты, верно, и не узнала, кто я, – подхватил Данияр. – Значит, не из наших мест будешь.

Женщина повернула к нему голову, сощурила глаза, силясь присмотреться внимательней.

– Не из ваших. Иду в речную деревню, а оттуда – до Сарьяри. Говорят, там травы сильные, вот и спешу, пока Купало ещё в силе своей, – голос её зачаровывал и утешал.

Данияр окончательно смягчился. Ему всегда не хватало материнской заботы, доброго слова, ласкового взгляда. Мать ушла слишком рано, Данияру и четырёх зим не исполнилось, и помнил он её смутно – только светлые чистые глаза и льняные гладкие волосы, да тёплые руки.

Спрашивать пожилую женщину, из какого она роду-племени, совестно стало, потому Данияр помолчал, погрузившись в далёкие воспоминания. Путница разлила в плошки отвар, поглядела на князя.

– Вижу, тебя что-то терзает? – вдруг спросила она.

Данияр тяжело выдохнул. Теперь, когда гнев ушёл, он чувствовал себя разбитым, подавленным и смертельно уставшим. Силы тянули и глубинные стенания Марибора.

– Я хочу знать правду… – устало промолвил он чуть слышно.

Но путница поняла его, усмехнулась, растягивая мягкие губы в улыбке.

– Правду хотят знать все, но не каждому она придётся по сердцу.

Данияр горько ухмыльнулся.

– Мня уже ничто не страшит.

– Я могу тебе её показать, если желаешь, – вдруг сказала она, пронзая князя острым пророческим взглядом.

Данияр вопрошающе воззрился на неё, не ожидав подобного предложения. Сглотнул и вытянулся. За правду он готов многое отдать. И только тут его взгляд упал на обереги на шее путницы – символы огня, среди них и богиня судеб. Никаких знаков тёмной силы на ней не было. Встретить светлую колдунью в окрестности Волдара – редкость. Да что там говорить, ведающие женщины все перевелись, ныне с огнём не сыщешь. И верно, Боги благоволят ему, раз послали к нему пророчицу. Большая удача повстречать её. Данияр, отрезвев в конец, поднялся и приблизился к ней. Глядя пристально в глубину глаз колдуньи, просил:

– Не учинишь ли ты мне зло, коли соглашусь?

– Злодеяния мне чужды, не такова моя природа. Коли зришь, смотри внимательней. Я же ведаю, что добрая у тебя душа, не как у него, – кивнула в сторону Марибора колдунья. – А потому говори, что хочешь узнать?

Данияр сделал ещё шаг вперёд, неотрывно глядя в зелёные, как полынь глаза колдуньи, сказал:

– Я желаю знать одно – за что Боги прогневались на мой род?

Колдунья посмотрела на князя долгим взглядом, а потом склонилась, взяла чашу и протянула Данияру.

– Испей, и ты получишь ответ.

Данияр опустил взгляд на отвар. Может ли он доверять лесной колдунье? Но неведение точило его куда больше, чем страх за собственную жизнь. Он давно подозревал, что в прошлом отца не всё ладно, и должен, наконец, разобраться с этим. Наволод говорил, что это связано с храмом, что стоит на кряже у стен города. Однако Данияр чуял, что волхв ведал больше и не договаривал. А потом у Данияра не было времени толком поговорить с волхвом, дни отняла и подготовка обряда на княжение, и поездка в Доловск, венчание, а теперь ещё и эти степняки бросили петлю на шею.

Колдунья терпеливо держала чашу и смотрела спокойно и мягко. Данияр, больше не раздумывая, принял питьё.

– Трёх глотков будет достаточно, – заверила она и отступила.

Князь поднёс к устам плошку, испил. На вкус отвар показался всего лишь тёплой водой. Колдунья, забрав чашку, сказала:

– Теперь можешь отдыхать.

Она улыбнулась, и глаза её заблестели, как мокрые листья после дождя. И сейчас чудилось, что колдунья молодеет.

– Я посмотрю за огнём, – сказав это, она отвернулась и пошла к Марибору.

Присев рядом с ним, снова отёрла проступивший пот на его лице.

Данияр же внезапно ощутил, как грудь наливается мягким теплом, обволакивая, пеленая тело. Головная боль утихла, в руках и ногах появилась лёгкость. Вдоль спины прошлась тугая волна незнакомой ему силы. Лес поплыл, Данияр пошатнулся, поспешил прильнуть к тверди. Не успел он опуститься на траву, как веки налились свинцовой тяжестью – его со страшной силой потянуло в сон, и земля под ним двинулась плавно, словно люлька, закачалась, убаюкивая, как заботливая нянька. Позабыв и о дёргающей ране на спине, и о колдунье, которая чаяла над дядькой, Данияр закрыл глаза, мгновенно проваливаясь в огненный поток, слушая треск сучьев и ощущая жар на лице. Он покрылся влагой и время от времени стал нырять в пустоту. Так продолжалось до тех пор, пока его не объяла тишина. Данияр видел себя со стороны, будто отделился от тела и воспарил с лёгкостью птичьего пуха вверх, наблюдая, как оно лежит недвижимо средь мшистых корней в полупрозрачной дымке, а дух поднимается к кронам, медленно, как уж, скользя сквозь туман, устремляясь в небо. Его ослепил яркий, очищающий свет солнца.

Как только сияние ослабло, Данияр смог различить в жёлто-белом свете крупинки пыли и очертания бревенчатых стен, что проявлялись всё отчётливее и осязаемее. Из открытых ставней потянуло густым сладким запахом шиповника. Данияр медленно втянул в себя воздух, пробуждая далёкие воспоминания – матушка любила дикий шиповник.

Где-то в отголосках сознания он понял, что измученное тело его осталось там, в лесу, вместе с колдуньей и Марибором. И тонкая серебряная нить протянулась паутинкой между настоящим и прошлым, по ней Данияр и перебрался сюда.

Князь огляделся и осознал, что находится в теремных хороминах, где светло, сухо, а в воздухе витает благоговение. Он оказался у матушки в её чертоге.

Сердце забилось чаще. Данияр сжал до боли в костяшках кулаки. А ведь как давно он не приходил в покои матушки, с тех пор, как её не стало. Слишком мал был, потом и вовсе забыл дорогу в женскую башню. Данияр не сразу заметил молодую женщину, сидящую на лавке далеко от окна, в тени. Он, нахмурившись, сделал шаг по залитому светом полу, поднимая искрящуюся пыль, приблизился с замиранием сердца и остановился, когда среди мрака отчётливо увидел льняные в отблесках солнечного света косы. Горели, как серебряные украшения, серые глаза. Это была она, его матушка Ладанега. В этом Данияр не сомневался.

И лет ей было не больше, чем сейчас Радмиле. Колючий ком встал в горле, Данияр не в силах был пошевелиться. Он хотел, было, позвать её, но не смог вымолвить и слова, а матушка смотрела будто сквозь него. Она его не видела, Данияр бесплотным духом пребывал подле неё.

Тишину разодрал скрип двери. Данияр обернулся. Высокая женщина с волевым подбородком, с карими глазами и русыми, до пояса, косами, что падали из-под повоя, бесшумно вошла в чертог. Женщина была много старше матушки, возле глаз залегли первые морщины, а твёрдые губы сжимались плотно в угрюмой улыбке. Она смерила Ладанегу режущим взглядом и, закрыв за собой створку, не забыв примкнуть засов, скоро прошла к матушке.