Не надо пофигизма - Андрей Курпатов

Если верить статистике, то при желании устроиться на работу в Соединённых Штатах вам предстоит пройти такой квест: на 100 разосланных вами резюме вы получите 8–10 ответов, которые вас, в принципе, могут устроить. Из них порядка 3–4 интервью вы пройдёте успешно, и только одна (!) работа будет отвечать и вашим требованиям, и вам готовы будут её предложить. В общем, одно из ста обращений имеет шансы реализоваться.

Теперь давайте посмотрим на то, что происходит с рынком труда в России, и поймём, что нам на самом деле очень повезло.

Столько раз в этой жизни я сталкивался с дефицитом кадров, что это уму непостижимо! Причём на хорошие зарплаты и на хорошую перспективу искал людей. Но их так мало – способных, профессиональных, проактивных. Дефицит! Брать же человека «по блату» мне и в голову никогда не приходило – это же просто убыточно и потому глупо, да ещё деморализует коллектив.

Сам я, честно говоря, лишь однажды проходил собеседование при приёме на работу. Устраивался на очень серьёзную должность – врачом-психотерапевтом в психиатрическую больницу. Положение моё, сразу оговорюсь, было крайне затруднительным.

Во-первых, я до этого десять лет носил военную форму, принадлежал «системе», где собеседований не бывает в принципе, и ко всему прочему только теоретически представлял себе существование некоего гражданского здравоохранения.

Так сложилось, что я вырос в семье военных врачей, так что невоенных – просто не видел, разве что медсестру в школьном медпункте. А тут – на тебе: надо идти и устраиваться на гражданскую работу в гражданское здравоохранение, причём ещё и с инвалидностью.

Во-вторых, я устраивался на должность, на которую до меня ещё никого не принимали. Хотя больница эта и специализировалась на пограничных психических расстройствах, психотерапевтов в ней до меня ещё не видывали.

Были ставки психотерапевтические, и были психиатры, которые прошли «курсы усовершенствования» по психотерапии. Но так, чтобы пришёл человек с улицы, да с соответствующим сертификатом, и ещё думал о себе, что он психотерапевт, а не психиатр с дополнительной «корочкой», – такого ещё не было.

В общем, совершенно непонятная птица был я для главного врача этой больницы в тот момент и вызвал своим появлением настоящий стресс.

В государственной системе ведь всё ещё сложнее, чем в бизнесе. Тут человека принял на работу – как его потом уволишь, если он никуда не годится, да ещё скандалит круглые сутки? Только за прогулы. А если он не прогуливает? В остальном – попробуй придерись, его КЗОТ охраняет со всех сторон, как священную корову! А с другой стороны – почему бы и не принять?..

Помню, меня тогда спросили грозно: «Гипнозом лечите?» Я, разумеется, ответил отрицательно, потому как это каменный век, а не метод психотерапевтического лечения. Но озвучивать свои соображения по этому поводу я не стал, дал какие-то пространные объяснения.

«Аутотренинг?» – спросили меня вторично, теперь уже совсем грозно. И снова, что называется, мимо кассы. Ну какой, к чёрту, аутотренинг, когда XXI век на носу, а меня спрашивают про технологию начала XX века, причём – самого начала! Опять я что-то блею…

Вопросы закончились. На меня просто вопросительно смотрят.

Ну и… была не была!

Собравшись с духом, я начинаю рассказывать о своих пациентах – о таких расстройствах, о сяких расстройствах, о пересяких. Что в таких случаях эффективно, что в других. Какие были опробованы способы, методы, схемы, модели и варианты. Как мы с коллегами то делали, как другое, как проверяли эффективность, как собирали катамнез. Тут стали возможны ссылки на мои научные работы и исследования.

Через час меня приняли. Первым полноценным психотерапевтом в главном специализированном учреждении города Санкт-Петербурга, чем я очень горжусь.

Правда, в течение целого месяца работы мне не назначили ни одного больного. Потому как непонятно было – кого назначать этому странному доктору, который называет себя психотерапевтом, но ни гипнозом, ни аутотренингом не лечит?

Я сидел в своём кабинете от звонка до звонка, как узник в одиночке. Казалось, ещё чуть-чуть, и загремлю на собственное отделение по причине нервного срыва, потому как это просто пытка – быть на работе и ничего не делать. Вообще – ничего!

Только через месяц у меня появилась первая пациентка. Назначили мне её, как я потом понял, от безысходности. Уже всё испробовали: и самые серьёзные препараты, и лечение инсулином – никакого проку, а ситуация критическая: нервная анорексия – может быть, самая страшная болячка. Умирает каждая пятая девушка, заболевшая этим безумным страхом полноты, способным буквально заморить молодой организм голодом.

Моя первая пациентка в этой клинике весила из-за этой болезни меньше тридцати килограммов. Её уже дважды госпитализировали в кардиологическую реанимацию, потому что её сердце стало отказывать вследствие общей дистрофии. И мы начали лечиться – психотерапией («разговорами»), начали есть. Всё наладилось.

Моя первая «гражданская» пациентка выписалась из больницы, набрав больше половины от своего веса при поступлении. Счастливая девушка шестнадцати лет, счастливые родители. И мои коллеги, которые теперь меня приняли, убедившись в том, что я могу быть им полезен.

В общем, как я прошёл то, первое и последнее в своей жизни собеседование – непонятно. То, что я на нём рассказывал, – было для моего работодателя странной речью странного молодого человека. Но, видимо, было что-то ценное в том кандидате с фамилией Курпатов – он очень хотел работать.

И несмотря на то, что говорил я вещи странные, в чём-то, как я теперь понимаю, даже дикие, с точки зрения психиатра с тридцатилетним стажем, меня приняли. Желание кандидата работать – это самое важное на собеседовании. Важнее всего остального.