Черное безмолвие - Кирилл Кудряшов

— Можешь, Ира, можешь… — шепчет он. — Как раз ты — можешь. Прости меня, ибо я грешен… Я убивал живых тварей божьих, которые верили мне… Подзывал, подманивал к себе, и убивал, чтобы добыть пропитание…

— Я прощаю тебе твой грех. — отвечаю я, чувствуя, как соленые капли стекают на мои губы. — Не так уж он и тяжек…

— Прости меня, ибо я грешен… И грех мой… Гордыня! Я грешен, ибо возомнил себя сыном Божьим!..

— А ты и есть сын Божий, Эзук! — восклицаю я, сжимая его руку. — Ты спас мне жизнь, остановив белок, ты спас Сережу своими молитвами… Господь откликнулся на них, и позволил ему жить! Ты спас меня там, у Мадьяра… И пусть ты не думал обо мне, пусть хотел лишь спастись сам — ядерный взрыв смел все вокруг, кроме нас с тобой. Пусть погиб Коля, пусть я осталась в живых лишь потому, что была рядом с тобой, но сам того не зная, ты спас меня!

— Не я. Господь.

— Но твоими молитвами!

— Ира, я молюсь сейчас за то, чтобы ты больше не убивала… Пусть ОН услышит мою молитву!

— Услышит, обещаю… — шепчу я.

— Надеюсь… — голос его слабеет, одновременно с тем, как холодеют его руки. — Ира, отпусти мне грехи!

— Отпускаю тебе грехи. — эхом вторю я. — Пусть Рай примет тебя!..

Его рука выскальзывает из моей и гулко падает на помост.

— Эзук… — беззвучно шепчу я. — Прощай. Для меня ты всегда останешься Мессией!

Его сердце еще бьется, и хоть и с неравномерными интервалами, и я вслушиваюсь в этот стук, отсчитывающий последние мгновения жизни самого удивительного человека, которого я знала.

— Ира… — вдруг шепчет он одними губами, но я отчетливо слышу его слова. — Это не я спас тебя у Мадьяра. Господь не слышал моих молитв… Это ты…

Стук сердца прерывается, и глаза Эзука становятся еще более глубокими, чем раньше. Если раньше они напоминали мне океан, то теперь черную бездну смерти.

Сквозь застилающую мои глаза пелену я вижу, как ко мне подкрадываются солдаты, все как на подбор с «Калашами» и ночными прицелами… около сотни человек. Идут на последний штурм. Последний для меня.

В паре сотен метров от меня, на крыше одного из бункеров, вспыхивает короткий яркий блик, и я делаю неторопливый шаг в сторону, уходя с траектории полета пули из СВД… Уж снять бегуна из «снайперки» у них точно не выйдет.

— Дайте мне уйти! — кричу я в темноту, вскидывая автомат. Сколько в нем осталось патронов? Черт его знает. Главное, нож при мне, а с ним одним я смогу выбраться с завода. — Я не хочу больше вашей крови! Дайте мне уйти, и я больше не вернусь.

— Испугалась, сука! — кричит кто-то, и следом за этим возгласом завод наполняется стрекотом автоматов и жужжанием пуль, устремляющихся ко мне.

Эзук, Господь услышал твою молитву. Я больше не буду убивать… После этого дня! Но эта сотня трупов на моем счету будет последней!

И я срываюсь с места, растворяясь в воздухе. Ускоряюсь до предела, чувствуя, что этого предела больше не существует! Мир вокруг меня замедляется — мирно ползут по воздуху пули, черепашьими шагами бегут ко мне солдаты, и только я остаюсь подвижной в этом сонном пространстве. И мои движения направлены только на одно — на продолжение игры «кто лучше убивает», победитель в которой известен заранее. Это я!

Солдаты падают также медленно, как движутся ко мне. Медленно тянут руки к перерезанным шеям и простреленным животам. Я развлекаюсь — это все равно, что топтать муравьев, отползших далеко от муравейника! Просто, и даже скучно.

— Это за Колю! — снабжаю я комментарием пулю, выпущенную кому-то в голов.

— Это за Марата!

— Это за Серегу!

— За Толю!

— За Вику!

— За Эзука!

— За Эзука!

— За Эзука!

Мой нож, уже занесенный для удара, опускается сам, когда я понимаю кто стоит передо мной. Мой давний попутчик, с поездки за которым, собственно, все и началось. Антон-бомбодел! И он безоружен. Его испуганный взгляд устремлен туда, где я стояла в самом начале побоища — он еще не видит кровавого пути, проложенного мной через шеренгу солдат, ибо они их тела еще не успели коснуться земли.

И я замедляю движения, вырастая перед ним, словно из-под земли. Наплевав на солдат, которые, поняв, что произошло, бросаются врассыпную. Атака захлебнулась, и они сейчас мечтают только о том, чтобы спасти свою шкуру.

— Здравствуй, Бомбодел! — говорю я, и хватаю его за запястье, чтобы он не споткнулся, отшатываясь от меня. — Давно не виделись.

— Здравствуйте… — испуганно отвечает он. Но тут же, говорит, совладав с собой, — Ира, уходите! Пожалуйста! Хватит смертей! Мы уже все поняли!

— Я и так ухожу, успокойся, малыш. — отвечаю я. — И тебя я не трону… Только не выходи за ворота, не суйся в мой мир, и я больше не появлюсь в твоем.

Он кивает, принимая мои правила.

— Бункеры — для людей, Безмолвие — для Богов. — говорит он.

— Именно так.

— Но это не надолго, Ира! Мы будем бороться за свой мир.

— За мир, который когда-то был вашим. — поправляю я его. — Попробуйте. Удачи, Бомбодел.

Я снова растворяюсь для него в воздухе, взметаясь вверх в молниеносном гигантском прыжке. Холодный воздух мягко принимает меня, позволяя мне использовать его как опору, и секунду спустя я уже мягко стукаюсь пятками о снег по ту сторону стены.

Он ждет меня там… Белый волк, принявший свое истинное обличие — получеловека. Или, быть может, сверхчеловека, стоит передо мной, сложив руки на груди.

— Ты знал даже, в каком месте я перепрыгну стену? — спрашиваю я.

— Знал. — отвечает он, не открывая рта. — Я не знаю лишь одного — поняла ли ты, кто ты?

— Я и сама не знаю. — честно отвечаю я. — Эзук сказал, что это не он спас меня от ядерного взрыва, а я сама. Значит, это не я выжила потому, что взрыв обогнул меня, а он… Ведь ты же был там, не так ли? Был… И это ты заслонил нас от огня. Нет, не нас, меня, а Эзук лишь оказался рядом.

Он кивает, молчаливо соглашаясь с моим ходом мыслей.

— И это я остановила белок у завода! Они не обращали внимания на Эзука, потому что были слишком возбуждены. Но стоило мне подумать, что я хочу, чтобы они остановились, как они остановились. Они чувствовали во мне что-то… Так?

— Так.

— И пуля в груди Сергея… Это не Бог вмешался в его судьбу. Это я захотела, чтобы он выжил! Так?

— Нет. Ты еще не способна на такое, хотя скоро научишься.

— Тогда… Если Эзук — не мессия, тогда… Я?

Я смотрю в его глаза, и вижу в них ту же бездну, что видела во взгляде Эзука перед смертью.

— А кто же тогда ты, останавливающий огонь и дарующий жизнь? Бог?