Наследник - Кир Булычев

– Вы не устали? – спросил он.

– Нет, – по возможности спокойно ответил Андрей. – Мне интересно наблюдать, как вы рассуждаете.

– Тогда, молодой человек, продолжим рассуждения. В тот день меня удивило решение чувствительного интеллигентного юноши провести ночь в доме, где произошло страшное преступление. Зачем ему это нужно? – спросил я себя. Наверное, подумал я тогда, Андрей Сергеевич хочет найти в доме какие-то иные ценности, о которых не знали бандиты. Я был прав!

Вревский откинулся на стуле и сложил руки на груди. Он готов был нанести удар.

– Итак, вы поднимаетесь в кабинет. В доме тихо. Ночь на исходе. Вы достаете из потайного ящичка в письменном столе ключи от сейфа, отодвигаете портрет и открываете сейф. Но стоило вам протянуть руку к пачке ценных бумаг, как вы слышите сзади стон! В дверях кабинета стоит весь окровавленный, почти при смерти от жестоких пыток, которым его подвергали ваши сообщники, Сергей Серафимович Берестов!

Андрею было неуютно. Как будто бы Вревский рассказывал историю фантастическую, придуманную им и не имевшую отношения к действительности. Но факты и фактики четко складывались, подобно кубикам в головоломке, и история звучала до ужаса правдоподобно…

Вревский перевел дух и далее говорил размеренно, не спеша, добивая слушателя:

– Вернее всего, он попытался остановить вас, потому что понял – вот кто главный организатор преступления! Вот он – неблагодарный! И вы, находясь в состоянии аффекта – я убежден, что это именно так, – по натуре вы не убийца, вы для этого слишком чувствительны, – вы кинулись прочь, но отчим пытался остановить вас, и в завязавшейся схватке вы убили его ножом.

– Это совершенная неправда.

– Это правда. Ваши отпечатки пальцев найдены везде. Ключи от сейфа валялись на ковре. В сейфе тоже предостаточно отпечатков. Ваш отчим отдал Богу душу именно в то время, когда вы были в кабинете, разве не так?

– Я отказываюсь отвечать.

– Ваше право. И без того все ясно… Вернемся же к преступлению: вы стоите посреди кабинета. Вы в ужасе от содеянного. Вы хватаете добычу из сейфа и бежите вниз. Состояние ваше истеричное. Вы понимаете, что как только Глафира Станиславовна узнает о смерти отчима, она сразу укажет следствию на вас.

– Но почему?

– Потому что достаточно сложить два и два, чтобы понять – никто, кроме вас, за убийством стоять не мог. Теперь вы спешите убрать единственного свидетеля. Вы опускаетесь по крутому откосу, бежите к госпиталю и проверенным уже путем проникаете в палату. Там вы вонзаете нож в грудь невинной женщины!

– Господи, где же я читал этот страстный монолог?

– Вы дрожите, Берестов? Я вижу, что и сейчас вы дрожите при воспоминании о содеянном!

– Нет, – сказал Андрей, – я не дрожу, потому что этого не было.

– Вы хотите сказать, что Глафиру Станиславовну убил ваш сообщник? Что ж, допускаю, допускаю, что он ждал вас в больничном саду, что это было запланировано вами заранее. А это не суть важно. Важно то, что дело против вас настолько серьезно, настолько аргументированно, что вам придется пригласить господина Плевако, чтобы он избавил вас от виселицы. Так-то, голубчик.

Вревский потянулся на стуле. Взглянул на входящие в моду наручные часы. Сплел пальцы рук и, потянувшись, хрустнул ими.

– Скоро полночь, – сказал он. – Нам с вами надо отдохнуть…

– Можно я задам вам вопрос, Александр Ионович? – спросил Андрей.

– Разумеется, я рад буду ответить. – Вревский ждал, как кот, поднявший лапу.

– Надо ли понимать, что в вашем так называемом деле нет ни одной улики против меня, ни одного свидетеля, ни одного доказательства, кроме вашей горячей речи?

Пожалуй, Вревский ожидал услышать что угодно, кроме такого заявления. Он сразу выпрямился на стуле и разъединил сплетенные пальцы.

– Что вы хотите сказать?

– То, что вам скажет любой судья.

– А убийство Берестова? А смерть Браницкой?

– Кто убил их? С таким же успехом вы можете показать на любого прохожего.

– При условии, что отпечатки пальцев этого прохожего будут в кабинете покойного.

– Отпечатки пальцев оставил я. Когда открывал сейф, чтобы вынуть завещанные мне письма и бумаги.

– И все?

– Все. Моего отчима я застал уже мертвым.

– Значит, вы нарушили закон, взломав сейф…

Вревский осекся.

Андрей позволил себе улыбнуться.

– Ради Бога, – сказал он, – судите меня за то, что я открыл сейф в принадлежащем мне доме.

Поддавшись тщеславию и склонности к высокопарной демагогии, Вревский позволил Андрею успокоиться и, слушая длинный монолог, собраться с мыслями. Вревский тоже понял это и понял, что недооценил оппонента. По расчетам Вревского, Берестов должен был сникнуть перед железными аргументами и, будучи отягощен больной совестью, во всем признаться. Тут же, этой ночью.

– Грустно, – сказал Вревский, – весьма грустно, что вы оказались столь неблагоразумны.

– Более того, я думаю, что пришло время отпустить меня. И без того вы продержали меня слишком долго. Мне придется жаловаться.

– Жаловаться? – Опершись сильными ладонями о стол, Вревский привстал и наклонился вперед. – Нет, голубчик, жаловаться вы не будете, и домой баиньки я вас тоже не отпущу. Я имею полное право продержать вас в камере с уголовниками столько, сколько пожелаю.

Он был зол. Он был очень зол, потому что потерял впустую столько времени и сил.

– На каких же основаниях, господин следователь?.. – Андрей тоже вскочил. При звуке возбужденных голосов в дверь заглянул широколицый полицейский.

– На том основании, что вы задержаны в воровском притоне со своим дружком Керимовым! Этого достаточно.

– Никогда не думал, что Керимов держит в Симферополе притон.

– Здесь держит. И похуже, чем притон… И вообще перестаньте фиглярничать, Берестов. Я знаю о вас все!

– Я убедился, что ничего не знаете.

Вревский встал.

– Можно, конечно, подождать до утра, – сказал он устало. – Но лучше закончить разговор сегодня, чтобы вы не надеялись на снисхождение. У меня в душе нет снисхождения к убийцам.

Вревский подошел к скучному железному шкафу, что стоял за его спиной, и, повернув ручку, открыл скрипучую дверь. Резким движением он выхватил оттуда темно-красную резную шкатулку и поставил ее на стол.

– Узнаете? – Он откинул крышку. Шкатулка Сергея Серафимовича была пуста. И оттого видно было, что устилающее ее красное сукно в некоторых местах потерто.

– Узнаете?

– Узнал, – не счел нужным таиться Андрей. – Это шкатулка моего отчима.