Аспид - Кристина Старк

Чувство безысходности и раньше было моим частным гостем, но после похорон Джен захватило меня полностью. Смерть уведет тех, кто мне дорог, и я ничего не смогу сделать. Я постоянно слышала угрозы, планы уничтожить, отомстить, стереть с лица земли и каждый раз сохраняла веру в лучшее. Но в этот раз, заглянув в глаза Дэмиена на кладбище, поняла, что надеяться больше не на что. Теперь он не остановится, пока не утолит свою безумную жажду мести.

Мои дурные предчувствия усилила Джована, когда намекнула мне, что если я хочу уберечь Рейчел, или Агнес, или братьев, то лучше бы им уехать в другой город, а то и страну. Надолго, а лучше навсегда.

– А остановить Дэмиена никак нельзя? – спросила я, приходя в отчаяние.

Она коснулась моей щеки и ответила:

– Если бы это было возможно, я бы это уже сделала.

В тот же день я позвонила Рейчел и предупредила об опасности, умоляла уехать из страны хотя бы на время, но она отказалась.

– На все воля Бога, – сказала она совершенно спокойно, словно мне снова было десять лет и меня можно было не воспринимать всерьез.

– Рейчел, а если Бог именно этого и хочет, чтобы я предупредила тебя? Что, если я – орудие Его воли?

– Возможно, милая, как и может быть то, что ты – орудие воли… других сил.

– Дьявольских? – усмехнулась я.

– Я не сказала этого, – тихо ответила она.

– Всего лишь намекнула на это.

– Теперь ты живешь у Стаффордов, Кристи. Я ни в чем не виню тебя, я по-прежнему тебя люблю, но ты можешь быть марионеткой в руках тех сил, которые не имеют ничего общего с Богом…

«Как будто мой отец имеет что-то общее с Богом!» – хотела выпалить я, но предпочла промолчать. Ссора с Рейчел сделает только хуже. Помешает ей прислушаться ко мне.

– Подумай обо всем, что я сказала, Рейч, прошу тебя. Я со Стаффордами только затем, чтобы спасти своего ребенка. А ты должна спасти своего. Агнес должна жить, любить, радоваться сотням новых дней, а не лечь в землю, будучи малышкой. Хотя бы раз позабудь о Боге, Рейчел, и пусть тебя хоть раз поведет простой, животный инстинкт самосохранения. Тот самый, что уводит лис от охотника и голубя от ястреба. Бог, случается, подводит, а инстинкт – никогда. Я люблю тебя, Рейчел. И всегда буду любить.

До Сета я так и не дозвонилась. Как и до Анджи. Надеюсь, они помирились и телефоны не берут в руки, потому что заняты более важными вещами…

И еще я позвонила Харту. Не могла не позвонить. Во имя всего, что между нами было, я должна была предупредить и его тоже:

– Не садись с моим отцом в одну машину и вне дома смотри в оба, потому что Дэмиен уже шагнул за последнюю черту, за которой нет ничего, кроме смерти.

– Только не говори, что расстроишься, если мои внутренности повиснут на ветках деревьев, – усмехнулся он. Впрочем, беззлобно.

– Несмешно, – сказала я.

– А, по-моему, очень. Разве это не забавно – думать мысли, строить планы, воображать о себе что-то, а потом тебя тупо сжирают вороны. Ну или черви. Кто быстрее доберется.

– Гэбриэл, перестань…

Он рассмеялся, потом сказал, уже серьезно:

– Не волнуйся обо мне, Кристи. Я постараюсь умереть… попозже. Лет этак в сто. От какого-нибудь до ужаса скучного диагноза вроде цирроза печени. В окружении детей, внуков и адвокатов, которым будет не терпеться заняться моими финансами. В одной руке бутылка винтажного вина, в другой – жирный масляный пончик из Offbeat. Или косяк. Зависит от того, на какой стадии будет мой цирроз…

«Господи, я скучаю по тебе, – подумала я. – Даже после всего, что ты сделал, я скучаю по тебе, как ненормальная…»

– Я знаю, что угроза была всегда и ты привык к ней. Но на этот раз все иначе. Смерть Дженнифер он не простит. Он трупами улицы выстелет, но отомстит за нее!

Харт помолчал, словно над чем-то раздумывая, потом сказал:

– Кристи, я отправил тебе кое-что по почте сегодня. Должно прийти завтра. Это мой небольшой прощальный подарок для тебя и твоей крохи.

– Прощальный?

– Я возвращаюсь в Шотландию. Закончил здесь все свои дела, и в Дублине больше ничто не держит. Меня уже ждет новое дело в Эдинбурге. У местного политика пропала дочь. Полиция работает спустя рукава. Думаю, я возьмусь за это…

Я молчала так долго, что ему пришлось позвать меня по имени.

– Да, я здесь, – откликнулась я, прерывисто дыша, словно мне только что врезали в солнечное сплетение. – Прекрасное решение. Чем дальше отсюда, тем безопасней. Я искренне рада за тебя.

– Благодарю, – ответил он. – Завтра, когда получишь конверт, открой его, когда будешь одна. Налей себе чашку чая, посмотри в окно на небо и прочувствуй момент.

– Что там? – спросила я заинтригованно.

– Надежда, – ответил он, и я поняла, что он улыбается.

После разговора с Хартом я долго сидела в кресле у окна, глядя на безмятежный рождественский город. Снег так и не выпал, все было серым и мокрым от ледяных декабрьских дождей. Только гирлянды, которыми украсили деревья и карнизы домов, намекали на приближающийся праздник и скорый новый год, который, впрочем, не обещал ничего хорошего. Только разрушение и смерть. Только слезы и заваленные лилиями надгробия. Только мечты о любви и мире, которым не суждено исполниться.

Я спустилась в гостиную, где стоял тот самый рояль, на котором Джована, прикидываясь моей ученицей, разучивала гаммы, и опустилась на стул перед ним. Хотелось играть. Выплеснуть на клавиши свою боль, освободиться, снова стать той Кристи МакАлистер, которая верила в Бога, имела семью и пыталась примирить огонь и воду. Я начала играть, не обращая внимания на ошибки покалеченной руки, которая больше не могла брать сложные аккорды. Гостиную наполнила фальшивая и пугающая мелодия – за нее меня тут же лишили бы всех музыкальных наград и запретили приближаться к клавишным инструментам. Диссонанс резал слух, и мне приходилось играть медленнее обычного, но, странное дело, мне все равно стало легче. Словно я пробежалась босиком по морскому побережью, поднимая брызги воды и дыша холодным соленым воздухом. Будто я только что пролетела на воздушном шаре над горными хребтами. Словно я только что коснулась звезд, и они не обожгли мне руки – просто немного согрели их.

Конверт от Харта принесли ранним утром. Как он и просил, я забрала его в собой в комнату и открыла без посторонних. Внутри оказались десяток фотографий и сложенное вчетверо небольшое письмо, подписанное его именем.

Я подошла к окну, разглядывая фото и недоумевая, чьи они. На всех была одна и та же девушка с короткой, под парня, стрижкой, угольно-черными волосами и очками на пол-лица. Она выбирала в магазине одежду, пила эспрессо на террасе кофейни с вывеской на французском языке, шла по улице в сопровождении какого-то мужчины, чье лицо казалось мне знакомым. На одном из фото она широко улыбнулась, не подозревая о том, что ее снимают, и эта улыбка заставила меня выронить чайную ложку, которой я мешала свой кофе с молоком. Мои пальцы тряслись, когда я добралась до последней фотографии, запечатлевшей ее лицо крупным планом, так что было видно каждую веснушку и родинку, цвет глаз, форму бровей, натуральный оттенок ее волос, который хорошо был виден у корней, – темный блонд.