Искушение фараона - Паулина Гейдж

– Какой титул получит госпожа? – официальным тоном спросил он, держа наготове перо.

– После подписания этого договора она, разумеется, сразу станет царевной, – сказал Хаэмуас, едва узнавая звук собственного голоса, – но в моем доме она займет положение Второй жены. В договоре следует особо подчеркнуть, что титул Старшей жены и верховной царевны остается за Нубнофрет.

Пенбу продолжал писать.

– Известно ли что-нибудь о ее имуществе, царевич? – спросил он через некоторое время. – Следует ли особо указать в договоре, что ты сохраняешь за собой право распоряжаться ее имуществом или какой-либо его частью?

Нет. – Этот разговор оказался труднее, чем Хаэмуас предполагал вначале. Одолеваемый чувством вины и некими безотчетными опасениями, он сделался раздражительным. Но он уже так долго находился под действием этих двух негативных эмоций, что научился не обращать на них внимания. Еще его не покидало чувство, что все происходящее с ним сейчас не более чем плод неких хрупких, недолговечных иллюзий. – О ее состоянии мне ничего не известно, за исключением того, что она обладает некоторой личной собственностью. Имение ее покойного мужа унаследовано Хармином. И у меня нет ни малейшего желания вникать в ее дела.

– Очень хорошо. – Пенбу опустил голову, глядя в свои записи. – А что насчет ее сына? Получит ли он свою долю наследства наравне с Гори и Шеритрой в случае твоей смерти?

– Нет. – Ответ Хаэмуаса прозвучал кратко и резко, и он мог поклясться, что на лице писца промелькнуло мгновенное выражение облегчения. – От меня Хармину ничего не нужно. Также и титул царевича он получит лишь в том случае, если возьмет в жены Шеритру. Он сам должен это понимать, Пенбу.

– Разумеется, – промурлыкал Пенбу, старательно записывая замечания своего господина. – Каково будет положение твоих потомков, которые, возможно, родятся в этом браке?

Внутри у Хаэмуаса все сжалось.

– Если Табуба подарит мне наследников, они по праву разделят мое богатство наравне с Гори и Шеритрой. Пенбу, составь все параграфы как полагается. Мой долг – содержать Табубу, проявлять к ней доброту и уважение и исполнять все обязанности, которые положены мужу. Предвосхищая возможный вопрос, скажу, что имя ее брата вообще не должно упоминаться в этом договоре. Он ни имеет к моим планам никакого отношения.

Аккуратно положив перо на дощечку, Пенбу впервые за все это время взглянул своему господину в глаза.

– Ты, конечно же, помнишь, царевич, что, будучи членом царской фамилии, ты при выборе жены обязан получить одобрение фараона, – напомнил он Хаэмуасу, глядя на него бесстрастным взглядом и чопорно поджав губы. – Если окажется, что эта госпожа недостаточно благородного происхождения, а ты не захочешь отказаться от своих матримониальных намерений, фараон может вычеркнуть твое имя из перечня царевичей крови, претендующих на царский трон.

Напомнить Хаэмуасу об этом входило в прямые обязанности Пенбу, и все же его замечание рассердило царевича. «А мне все равно, – раздраженно думал он. – Я не откажусь от этой женщины, чего бы мне это ни стоило, не исключая и недовольства отца».

– Если я не буду претендовать на престол, это доставит огромную радость Меренптаху, – сказал он с усмешкой. – Что же касается благородства происхождения моей будущей супруги, то я поручаю тебе самому отправиться в Коптос и проверить правомерность ее утверждений. Следует добавить еще один параграф в договор, где говорилось бы, что он обретает силу с момента подписания, но при соблюдении одного непременного условия – подтверждения ее благородного происхождения. Таким образом, я защищаю себя от любого давления в случае, если окажется, что она мне солгала, или если отец не даст мне разрешения на этот брак.

Пенбу чуть улыбнулся.

– В Коптос, – со смирением проговорил он. – В Коптос – летом.

Хаэмуас поднялся.

– Да, это не очень приятное поручение, я понимаю, – сказал он, – но никому, кроме тебя, я не могу доверить этого задания, друг мой. Завтра договор должен быть готов, Пенбу, и еще вот что… – Писец поднял на него выжидательный взгляд, и последовала небольшая пауза. Хаэмуас, сохраняя внешнее спокойствие, никак не мог собраться с силами, чтобы произнести вслух следующие слова: – Нубнофрет об этом пока ничего не знает. Так же как Гори и Шеритра. Поэтому ты должен соблюдать конфиденциальность. В Коптос ты отправляешься завтра.

Пенбу кивнул, поднялся с места и со многими поклонами вышел, а Хаэмуас остался сидеть, не в силах побороть ощущения, что совершил нечто постыдное. «Меня не интересует, что думает о моих делах слуга, – уверял он себя. – Ведь он не что иное, как средство, инструмент у меня в руках». Но Пенбу многие годы служил у Хаэмуаса, и царевич неоднократно обращался к нему за советом. И теперь он едва сдерживался, чтобы не поинтересоваться, каково личное мнение Пенбу. И в то же время не хотел ничего слышать.

И вот он сидел, истомленный жарой, глядя на папирус, исписанный аккуратным, безупречным почерком Пенбу. Царевич прочитал договор и поставил под ним свою печать. Теперь дело лишь за тем, чтобы получить согласие Табубы.

Рядом с договором перед ним лежал еще один свиток, при одном взгляде на который на Хаэмуаса накатывала волна отчаяния. В памяти во всех подробностях всплывали события той ночи, когда он, охваченный паникой, поспешил произнести защитное заклинание, охранительные чары которого сам же скоро и разрушил. «Не могу заниматься этими делами прямо сейчас, – уговаривал он себя, нервно барабаня пальцами по собственным заметкам, сделанным тогда же. – Пенбу уехал в Коптос, и пока его нет, я должен поговорить с Нубнофрет». – «Но какой смысл расстраивать ее заранее, пока не вернулся Пенбу и не привез результаты своих изысканий? – возразил другой голос. – В договоре имеется специальный пункт, освобождающий тебя от ответственности; поэтому покажи его Табубе, пусть она примет эти условия, потом дождись возвращения Пенбу и уже после этого иди к Нубнофрет. Торопиться некуда. Пока посвяти свои силы изучению этого древнего свитка, займись работой, которую так долго откладывал. Пригласи Сисенета, пусть все будет закончено, и тогда ты сможешь заняться другими делами. И когда Нубнофрет наконец примирится с мыслью, что Табуба на законных правах войдет в твой дом, открывающееся впереди будущее обещает быть прекрасным, насыщенным и упоительным, – раньше ты и мечтать о таком не мог. Сперва следует заняться древним свитком. Оставь свою трусость и принимайся за работу».

Сделав над собой усилие, он отложил брачный договор в сторону и развернул древний свиток. Достал свои старые записи – тщетные попытки перевода. Подозвав слугу, замершего в углу кабинета, Хаэмуас приказал подать пива, тотчас же осознав, что это очередная попытка оттянуть время. И с недовольным выражением на лице царевич принялся за работу. «Завтра, – думал он, – я поеду навестить Шеритру, передам Табубе брачный договор и приглашу Сисенета помочь мне. Пора уже вернуться к реальной жизни». И все же решительный настрой не принес Хаэмуасу успокоения, не избавил его от ощущения зыбкости и обмана. Ему казалось, что несколько месяцев назад он по какой-то неведомой причине совершил некий поступок, повлекший непредсказуемые последствия, – все его существо, его личность, время, текущее для него, вдруг сделались раздвоенными, и одна его половина, по-прежнему твердо стоящая на ногах, наделенная живой плотью и кровью, ясностью разума, и теперь продолжает жить обычной жизнью, тогда как другая часть его существа, призрачная и неуловимая, повинуясь чьей-то таинственной воле, ступила на опасную тропу, и неизвестно еще, приведет ли эта тропа к счастливому воссоединению его распавшейся личности. Осознав во всей глубине ужас своего нынешнего положения, Хаэмуас вдруг почувствовал приступ сильнейшей дурноты, и едва он миновал, как царевич с глухим вздохом склонился над столом, погрузившись в загадочные записи – сокровища мертвеца.