"Горячие" точки. Геополитика, кризис и будущее мира - Джордж Фридман

На Ближнем Востоке Франция выстраивала отношения одновременно с Сирией и Ливаном. Она не решилась на свое прямое вмешательство в Сирии только потому, что поняла, что США не присоединятся к ней в этой авантюре. И Ливан, и Сирия стали французскими протекторатами после Первой мировой войны. Геополитические интересы Франции там и во всей Северной Африке были значительными и долговременными. Идея Средиземноморского союза не была откровенно безумной потому, что Франция уже была в какой-то мере центром торговли в Средиземноморском регионе.

Израилю могла понравиться перспектива своего присоединения к этому сообществу, если исламские государства согласились бы на это. Турция, уже которое десятилетие топчущаяся на пороге ЕС, также могла бы с готовностью войти в новый союз. Таким вот странным образом то, что на первый взгляд может восприниматься в качестве нелепой затеи, обретает свой смысл и начинает получать объяснение, почему европейцы рассматривают этот проект относительно серьезно. До североевропейской индустриальной революции Средиземноморье было одним из богатейших регионов на планете — при сохранении его разделения на мусульманскую Северную Африку и христианскую Южную Европу, пусть не всегда мирного.

При любом исходе затеи со Средиземноморским союзом французы теряли бы немного в случае провала и могли бы приобрести очень весомое дополнение к своим позициям внутри Евросоюза. Насколько весомое — это зависит от того, какой объем материальных ценностей сможет производить организация с французским лидерством. Это остается неясным. Если удастся в ее рамках гармонизировать развитые и достаточно большие экономики Франции, Италии, Турции с огромными запасами энергоносителей в Алжире и Ливии, могут открыться значительные возможности. А Франция получит региональное лидерство, которое она утратила в рамках Евросоюза.

Перспективы сближения стран внутри Средиземноморского союза до уровня, хотя бы приближающегося к существующему в ЕС, нереальны. Не просматривается ни одна региональная сила, которая по-настоящему была бы в этом заинтересована. Пока абсолютно неясно, что будет удерживать страны-участницы вместе, как и то, какие непосредственные преимущества от своего участия они получат, особенно сама Франция. Непонятно, сможет ли организация существовать без серьезных внутренних конфликтов, принимая во внимание, как много стран-членов относятся друг к другу откровенно враждебно.

Тем не менее как бы ни многочисленны были знаки вопроса по поводу будущего Средиземноморского союза, он является единственно возможным открытым путем для развития Франции в качестве регионального центра, если только каким-то образом она не окажется конкурентоспособной по отношению к Германии путем резкого повышения продуктивности своей экономики. Учитывая насущные требования французского электората, высокую безработицу в стране, правительство будет вынуждено проводить политику, которая не позволит Франции в обозримой перспективе даже приблизиться к уровню Германии. Неэффективность, имеющая структурные корни, преследующая Францию все десятилетия с момента начала ее индустриализации, сохраняется по сей день. Внутри ЕС Франция будет только сдавать позиции. Без ЕС, в одиночку она будет только изолированной страной с минимумом возможностей. Ее средиземноморская стратегия не является очевидно выигрышной альтернативой, но это хотя бы какая-то мыслимая альтернатива.

Все это приводит к выводу, что пограничная территория между Францией и Германией, скорее всего, останется мирной, несмотря на то, что отношения между двумя странами будут охлаждаться. Хорошая модель, иллюстрирующая такой тезис, — Бельгия, где валлоны и фламандцы по-прежнему объединены в рамках одного искусственного государства, появившегося на свет в свое время исключительно в ответ на британскую обеспокоенность. Фламандцы стали богаче, валлоны — беднее; трения между этими группами сильнее. Неясно, сможет ли Бельгия вообще сохраниться — говорю абсолютно искренне. Может быть, и сможет, но сам факт, что существуют большие сомнения на сей счет, является важнейшим раздражающим моментом для Европы, которая не терпит таких кризисов.

Бельгия должна восприниматься как некая метафора отношений между французской и немецкой нациями, хотя и неточная. В нынешнем «браке» между Францией и Германией ни те, ни другие не хотят «развода». В «браке» же фламандцев и валлонов стремление к «разводу» уже вполне отчетливо, многие бельгийцы настроены именно так. Германия становится богаче, Франция — беднее. Немцы не выражают большого желания тащить за собой Францию как обременяющую ношу. Но они не хотят и терять политическое и психологическое чувство безопасности, что вытекает из отношений с Францией. Французы не хотят сдавать своих позиций в Евросоюзе и в Европе вообще, но их страна не может бесконечно выдерживать экономический спад.

Немцы будут обращать свои взоры на восток, к России, к другим странам, которые нуждаются в немецкой продукции. Французы будут обращать свои взоры на юг, к Средиземноморью. Как в любом браке, находящемся не в лучшем состоянии, стороны гонят от себя мысли о разводе, но сильнейшие чувства, ранее крепко державшие людей в паре, ушли. Германия уже не ищет искупления. Франция более не страждет доминирования в объединенной Европе. Обе страны, однако, имеют соседей и соседок, которые весьма привлекательны и охотно флиртуют. Развод может сохранить дружеские отношения. Дорога Е25 будет по-прежнему воплощением и индикатором мира. А что будет происходить к югу от Франции — это уже совсем другая история.

Средиземное море является естественной южной границей Европейского полуострова. Оно является закрытым водоемом, который имеет два выхода в мировой океан. Один из них — на западе, через Гибралтарский пролив. Второй — на востоке, через искусственный Суэцкий канал. В мире есть и другие моря подобного «закрытого» типа, но, пожалуй, нет ни одного другого, сравнимого по размеру, которые настолько же изолированы от океанских пространств. Ни одно море не оказало такое громадное влияние на ход всемирной истории. Средиземноморье дало начало иудаизму и христианству, оно во многом стало центром исламского мира. Истории древних Греции, Рима и Египта неразрывно связаны с этим морем, которое связывает (или разделяет?) Европу и Африку, а их обеих — с Азией. Путешествие Колумба в 1492 году берет свое начало из Средиземноморья и было обусловлено политическими хитросплетениями тех времен вокруг морских путей. Сам факт того, что море является южным рубежом Европы, делал его на протяжении веков областью всевозможной политической турбулентности и ареной борьбы за влияние.

Северный берег Средиземного моря исторически является христианским, за исключением Турции и части Балкан. Южный берег — это Северная Африка, которая также исторически является мусульманским регионом. Восточный берег — Левантийское побережье и лежащие непосредственно за ним земли — является домом для многочисленных религий и сект. Тут можно найти практически все течения в исламе, христианстве и иудаизме. Здесь сохраняются следы тысячелетних войн и массовых переселений народов. Миграционные волны захлестывают эти берега и сегодня.

Все части Средиземного моря образуют единое целое. Протяженность моря с востока на запад — около 3800 километров, а в самом узком месте с севера на юг — менее 150 километров, а в самом широком — более 800 километров. Два берега моря сходятся на минимальное расстояние в районе Гибралтара и сливаются друг с другом в Леванте[63]. Любое локальное событие в каком-либо месте региона потенциально способно оказать влияние на дела всего Средиземноморья.