Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова

Оно было болезненным, это чувство. Но больно было из-за обиды. Из-за оставшегося на краешке губ возмущенного: «Ну почему я никогда не испытывал такого раньше?!»

У меня вряд ли прибавилось силы, да и связки вряд ли вернули себе прежнюю гибкость, не говоря уже о том, что никуда не делся излишний вес, ставший виновником моего увольнения со службы: все мое осталось при мне, что называется.

И в то же время все изменилось.

Я перестал быть один, один перед миром.

Теперь нас было двое, а двое — это почти армия. Для которой может понадобиться много свободного места и отсутствие случайных свидетелей.

Я снял камзол и закутал в него все еще дрожащую и, похоже, переставшую понимать что бы то ни было Лус. Но зато не переставшую быть послушной.

— Держись подальше от меня, девочка. Сейчас я буду делать много такого, чего лучше не видеть твоим глазам.

Я отвел ее к одному из углов комнаты, подальше от двери, и мягко надавил на плечи, заставляя сесть и поворачивая лицом к стене.

— Это закончится быстро, обещаю.

Хрусткий снег под ногами. Горячая кровь, несущаяся по сосудам. Рукояти даб-доров где-то совсем рядом с пальцами… Это не мой мир.

Оплывающие головки свечей под ногами. Сжавшаяся в комок девушка. Куча противников, каждый из которых наверняка опасен по-своему… И это тоже не мой мир. Пока что.

Я где-то между. Между долгом и волей, между страхом и отвагой. Но в кои-то веки я не один.

— Следующий!

Где-то…

Ее плечи дрожат под моими ладонями, позволяя ощутить биение сердца, того прежнего, стародавнего, еще не знающего коварства «врат мечты», еще наполненного желаниями…

Нет. Не надо врать самому себе: это не мои ладони. И это не Либбет. Но что тогда заставляет меня ошибаться? Что упрямо путает мысли и ощущения? Раньше граница миров была тверда и незыблема. Раньше меня от всех и всего отделяла стена, а на сей раз получается иначе, и впору задуматься, почему так происходит. Поразмыслить, пока коридор еще не гудит от звука шагов серого человека, ищущего искупления своих грехов.

Первое тело, второе, третье. Они разительно отличались друг от друга внешне, но для меня, глядящего изнутри, оказались одним и тем же: тесной клеткой, заставляющей принимать свою форму, а как только крепления ослабевали, прутья рушились прежде, чем я успевал их подхватить. Даже лишившись своего истинного владельца, плоть тех кукол не желала принимать меня как хозяина, противилась изо всех сил.

Может быть, потому, что не понимала смысла происходящего? Уверен, человек в черном мундире, умерший на городской улице, даже не думал, кого случайно приютил. Да и следующий тоже. Что-то подозревать или догадываться о чем-то мог только увечный мальчик, но его куда больше волновала возможность исцеления, а не то, какими средствами оно будет достигнуто. В этот же раз…

Он знает обо мне. Но важнее другое: он многое знает про меня. Как про демона, разумеется. И он на самом деле согласен разделить со мной тело. Он не сопротивляется, не чинит препоны, не пытается прогнать прочь, осознав, что сотворил с самим собой. Решение, принятое обдуманно и спокойно, — не в нем ли кроется секрет происходящего?

Я словно вижу свои руки сквозь его кожу. Да, размеры не совпадают, но это почему-то совсем не мешает. Даже наоборот, мои пальцы оказываются первыми там, куда он хочет дотянуться, направляют, поддерживают, помогают.

Раньше пространство, которое отводилось мне в чужой плоти, было враждебным, вязким и густым, встающим на пути любого намерения, а здесь я… свободен. По-настоящему. Словно получил в пользование свой собственный, пусть небольшой снаружи, но огромный внутри мир. Мир, внешние границы которого я никому не позволю разрушить.

Это похоже на прошлое, на наши с Герто вылазки, но это намного больше. Двое, действующие как один, и каждый вносит свою, равную лепту. Его тело сильное, тяжелое, неспособное двигаться стремительно, но если ему добавить чуточку моих навыков…

А вот и первый из оставшихся. Серый человек с горящим взглядом. И все равно его глаза не приобретают цвет. Ни малейшего оттенка, один только тлеющий пепел.

Конечно, он не понимает, что случилось. Смотрит на нас, думая так напряженно, что кожа на его лбу начинает собираться в складки. Правда, додумывается достаточно быстро и почти правильно, опуская ладони на рукояти длинных ножей.

— Грехи больше не принимаются. Тебе придется справляться с ними самому.

Это говорим мы. Одновременно. Говорим лениво, чуть позевывая, всем видом показывая свою глубокую удовлетворенность.

Серому человеку не нравится то, что он слышит. Но поскольку мы остаемся сидеть неподвижно, да еще сонно щурим глаза, он решает действовать на собственный страх и риск.

Проходит мимо, на достаточном удалении от кровати, чтобы обезопасить себя от возможного нападения. Проходит, чувствуя угрозу, но желание в его плоти все еще слишком сильно, чтобы внимать голосу осторожности.

Всматривается в сумерки, наполняющие комнату, такие же серые, как и он сам. Замечает очертания девичьей фигуры. Что ж, черный камзол, накинутый сверху, выполнил свое предназначение, заманив зверя в ловушку, теперь только и осталось, что ее захлопнуть.

Он наклоняется, тянется к ткани, над которой виднеются светлые локоны. Но и мы не сидим на месте. Уже не сидим.

Тело, в котором я нахожусь, намного тяжелее моего собственного, оставшегося за гранью этого мира, но и эту плоть можно заставить двигаться плавно, не производя ни малейшего шума. Даже больше: разогнать так быстро и так успешно, что на последнем шаге, приближающем нас к противнику, сгиб локтя без дополнительного замаха, вообще без лишних усилий обнимает серого человека за шею и увлекает вместе с собой в танец. Короткий, всего на два шага, по истечении которых бездыханное тело становится совсем послушным.

Простыня взлетает в воздух, оголяя кровать. Мы укладываем мертвеца, заботливо поправляя безвольные руки и ноги, поверх накрываем белой тканью, но прежде, конечно, заимствуем пояс с ножнами.

Местные клинки не сравнить по удобству с даб-дорами, да и ни к чему сравнивать, ведь сталь всегда остается сталью, а если она к тому же довольно прочна и остро наточена… Вот только держать эти рукояти пальцами приходится совсем иначе, чем я привык. Хорошо, что мой напарник надежно умеет это делать.

Девушка в углу тихо охает и все же боится пошевелиться. Мы подходим к ней, присаживаемся рядом, кладем ладонь на подрагивающую спину.

— Все хорошо. Все будет хорошо.

Это не моя ладонь, но эти слова мы делим пополам с человеком, который предложил мне сражаться. Плечом к плечу.

Здесь…

Красный платок лежал на самом краю длинного обеденного стола, уже почти забывшего шумные пиршества тех дней, когда в имении Фьерде собирались многочисленные друзья и родственники.