Весь этот свет - Джейми Макгвайр

Мэдисон звонко прокричала: «Пока!», и я подпрыгнула от неожиданности, но потом помахала ей в ответ.

«Ниссан» уехал, а я взялась за ручку калитки, надавила и услышала знакомый стон проржавевших петель. Сначала они скрипели, когда калитка открывалась, а потом, когда закрывалась. Хорошо бы по ту сторону двери меня встретила Поппи, Алтея или даже Уиллоу. Только бы не Дюк и не мамочка.

– Малышка, малышка, малышка.

Я вздохнула и улыбнулась.

– Алтея.

– Давай мне свою куртку и иди сюда, выпей горячего шоколада. Я сейчас подогрею. Ты шла домой пешком?

– Нет, – ответила я, вешая куртку на незанятый крючок возле двери.

Поставив рюкзак на пол возле кухонного стола, я села на табурет. Алтея поставила передо мной чашку дымящегося шоколада, в котором плавала пригоршня зефирок, вытерла руки о фартук и облокотилась на стол, подперев подбородок ладонью.

– Алтея, почему вы остаетесь здесь? Почему не живете со своей дочерью?

Алтея выпрямилась, пошла к раковине и стала мыть посуду.

– Ну, все дело в ее муже. Он говорит, их дом слишком маленький. Понимаешь, у них всего две крошечные спальни, хотя я им говорила, мол, давайте я буду спать на диване. Пока дети были маленькими, я так и делала.

Она принялась тереть тарелки еще энергичнее. Было видно, что ей не по себе, и я подняла глаза, опасаясь, что вот-вот появится Дюк. Гости всегда нервничали, если он был рядом. Хотя, возможно, он был рядом, потому что они нервничали.

– Как шоколад? – спросила Алтея.

– Вкусный, – ответила я, демонстративно отхлебнула и замычала от удовольствия.

– Как дела в школе?

– Сегодня время тянулось очень медленно. Я плохо спала ночью, а с утра пораньше меня вызвала миссис Мейсон.

– Вот как? Она снова мучила тебя расспросами?

– В школе есть одна девушка, она недавно пропала. Миссис Мейсон спрашивала меня о ней.

– Правда? Что за девушка?

– Пресли Брубейкер.

– Ах. Та самая. Говоришь, она пропала?

Я кивнула, грея руки о кружку.

– Никто ничего не видел. В городе есть один детектив, так вот, он считает, что это я что-то сделала с Пресли, потому что не любила ее.

– А что говорит миссис Мейсон?

– Сегодня она задала мне кучу вопросов. Этот детектив просил ее прислать ему отчет о нашем с ней разговоре.

Алтея поджала губы, всем своим видом выражая отвращение.

– Это ведь она в прошлый раз позвонила в Департамент национальной безопасности и настучала на твою мамочку, не так ли?

– Она просто беспокоилась.

– А сейчас она тоже беспокоится?

– Возможно. Она тревожится за Эллиотта, и я тоже.

– Господи боже, ну еще бы. Я рада, что ты его простила. Ты становишься счастливее, когда у вас с ним все гладко. Прощение – это хорошо, оно излечивает душу.

– Я довольно долго его отталкивала. Именно так я в свое время поступила с Минкой и Оуэном, – я помолчала. – Мне казалось, для Эллиотта будет безопаснее, если я буду держать его на расстоянии.

Алтея фыркнула.

– Минка и Оуэн? Давненько мы не поминали этих двоих. Они тебе не подходили.

– Но, по вашему мнению, Эллиотт мне подходит?

– Мне нравится видеть твою улыбку, а когда ты говоришь об этом мальчике, то вся светишься.

– Алтея… Вчера ночью мамочка выходила из дома в одной ночной рубашке. Вы не знаете, зачем она вышла?

Алтея покачала головой.

– Твоя мамочка в последнее время странно себя ведет. Я просто сижу и наблюдаю.

Я кивнула и снова отхлебнула шоколада.

– Значит, вы разговариваете с мамочкой? Она не говорила, почему вдруг стала такой… странной?

– Я говорю с ней на собраниях.

– На собраниях, посвященных мне.

Она кивнула.

– Вы ведь никому не позволите навредить мне, да, Алтея?

– Не глупи.

– Даже мамочке?

Алтея перестала тереть тарелку.

– Твоя мамочка никогда бы не причинила тебе вреда и никому не позволила бы тебя обидеть. Она уже много раз это доказывала. Не говори о ней неуважительно в моем присутствии. Никогда.

Она быстро поднялась по лестнице, наверху оглушительно хлопнула дверь.

Я прикрыла лицо ладонью. Я только что оскорбила свою единственную союзницу.

Мэдисон держала меня за руку, пока мы ждали возвращения «Грязных котов» после минутного перерыва. До конца четвертого периода матча за звание чемпионов оставалось несколько секунд.

На трибунах яблоку негде было упасть, наша команда противостояла «Зимородкам-осам», и счет был 35–35. Тренер Пекэм что-то настойчиво говорил Эллиотту, а тот ловил каждое слово наставника.

Наконец игроки захлопали в ладоши и рысью побежали на поле, а трибуны радостно взревели.

– Они не будут бить по воротам! – воскликнула Мэдисон и прикрыла рот ладонью.

– Что это значит? – спросила я.

Мэдисон сжала мою руку, глядя, как Сэм хлопает Эллиотта по плечу.

– Это значит, что у них будет всего четыре секунды, чтобы сыграть, в противном случае дадут добавочное время, и мяч перейдет к «Зимородкам».

Я покосилась на наблюдателей, сидевших в ложе прессы. Некоторые уткнулись в телефоны, другие что-то записывали. Эллиотт, стоявший позади Сэма, дал сигнал, и Сэм перебросил ему мяч. Ресиверы сорвались с мест, а Эллиотт помчался вперед, не обращая внимания на пронзительные крики и улюлюканье трибун.

– О, боже! Открывайтесь! – заорала Мэдисон на ресиверов.

Эллиотт несся к десятиярдовой очковой зоне, а Мэдисон и миссис Мейсон начали подпрыгивать на месте справа и слева от меня.

Эллиотт увернулся от одного игрока «Зимородков», от второго, а потом, видя, что не успевает добежать до очковой зоны, высоко подпрыгнул, метнул мяч, и тот приземлился прямо за чертой зоны. Рефери вскинули вверх руки, и «Грязные коты», а с ними и их болельщики, разразились оглушительными криками радости.

Мэдисон и миссис Мейсон пронзительно вопили мне прямо в уши, одна с одной стороны, другая с другой, затем мы побежали вниз по лестнице, перепрыгнули через ограждение и бросились на поле, к нашей команде. Все вокруг улыбались, прыгали и орали, мы словно нырнули в море счастья, и я пыталась пробиться к Эллиотту через это море. Он на целую голову возвышался над ликующей толпой, вглядывался в лица окружающих. Я подняла руку и вытянула вверх указательный палец и мизинец.