Ведьмин Лог - Мария Вересень

Забыв о том, что умирает, он стал с любопытством вглядываться, и точно – вскоре узнал в одном из охотников стольника Анны Луговской. Как нарочно, тот остановился около Волка, рассматривая побоище и не замечая под густыми лапами ели виновника.

– Это уж третий круг, – доложились ему, оглядев место, люди. – Что у них тут творилось?

– Во всяком случае, не кости волота, – нервно улыбнулся стольник.

– Да уж… – Кто-то из равных ему по чину перевернул сапогом шишковатое тело.

Волк узнал его, не то леший, не то уводна.[8]Это он разорвал оборотню бок. Зло свистнула сабля, прерывая страдания рыси, и Волк против воли постарался слиться с деревом, подтянуть ноги, чтобы не заметили, сам удивляясь – для чего? Подумаешь, добьют, он и так к вечеру на судную поляну попадет. Однако инстинкт был сильней.

– Туча, что там? – поинтересовался тем временем стольник Луговских.

Широкий в плечах малый действительно походил на тучу – хмурый и в жизни, видимо, неразговорчив. Вынырнув с той стороны, где, как предполагал Волк, была дорога на Вершинино, Туча огляделся вокруг, отгоняя хмурым взглядом лишних слушателей, и лишь после того доложил:

– Не стал его вязать Серебрянский, сейчас назад едет, с ним три гайдука и писарь.

– Думаешь, заговор? – озаботился стольник.

– Ничего я не думаю, – зло оскалился разведчик. – Там в деревне такое – волосы дыбом встают. Не разберешь – то ли это Гаврила Спиридонович не стал Мытного вязать, то ли Мытный его…

– Даже так? – присвистнули командиры.

Вдали закричала странная птица, все разом повернулись в ту сторону, вытягивая шеи, и стольник хищно улыбнулся:

– А вот сейчас и узнаем.

– На ловца и зверь бежит, – поддержали его.

Предводитель отряда беззлобно ткнул Тучу локтем в бок, велев:

– Не куксись, не тронем мы твоего Серебрянского, коль невиновен.

Туча ничего не ответил, пока весь отряд не скрылся, спеша на зов неведомой птицы, и только тогда, сплюнув себе под ноги, проворчал:

– А кто у вас, тварей, сейчас невиновен-то? Ладно, радуйтесь, волки. Только хрен вы нас без масла съедите! – и вразвалочку, неспешно пошел вдогонку.

Было в нем что-то знакомое, не росомаха, не медведь, но оборотень точно. Волк даже хотел его окликнуть, рот открыл и вдруг с удивлением обнаружил, что не заметил еще одной парочки.

Давешний колдун, который с гроссмейстершами путался, стоял меж двух невысоких елочек, по обыкновению своему лыбясь, как на гулянье. Одет он был странно для леса – в одной лишь тонкой рубахе. В распущенных волосах запутались хвоя и мелкий сор, через плечо, как у пастушка какого-нибудь, холщовая сумка. За спиной колдуна стояла тощая девка, выше его на голову. А на плече колдуна… – Волк не поверил собственным глазам! – лежала хозяйка. По виду она была мертва, да и обращались с ней как с покойницей. Проводив с задумчивой улыбкой вереницу княжьих загонщиков, колдун сбросил Фроську на землю и пошел прямо к оборотню, словно точно знал, что тот жив и прячется за елью. Отведя в сторону ветви, он самодовольно бросил своей девке:

– Златка, ты глянь, какой смачный подъельничек я нашел, у нас сегодня прям день находок!

Златка выглянула у него из-за плеча, и Волк, сам не желая, зарычал. Мало того что она была тоща и страшна как смерть, от нее еще и пахло смертью.

– Смотри, он тебя не любит, – притворно насупил брови колдун.

Дура-девка заулыбалась, кивая, как лошадь, головой, что-то показывая руками своему спутнику. Колдун внимательно ее выслушал и согласился:

– Конечно, не замуж же ты за него собралась, – а потом повернулся к оборотню, даже присел чуть, чтобы удобнее было разговаривать. – Что это за народ был?

Волку проще всего было промолчать, во рту было сухо, язык еле ворочался, да и предчувствие близкой смерти не располагало к душевным беседам, но уж больно озорно колдун смотрел в глаза, как дружок-заговорщик, который предлагает очередную проказу. Такому трудно не ответить, и он, кое-как собравшись с силами, просипел:

– Ведьм твоих вязать поехали.

Колдун расстроился:

– Это плохо, правда, Златка?

Златка сразу согласилась, она, похоже, всегда соглашалась с колдуном, улыбалась и кивала, что бы он ни сказал. Ободренная вниманием спутника, она начала тыкать в сторону оборотня костлявым пальцем с обломанным ногтем, и колдун рассеянно кивнул, пощипывая губу и думая о своем:

– Да-да, помоги, конечно, не звери же мы.

Волк, услышав это, встрепенулся. Бросил взгляд на колдуна и только тут понял, что это ведь действительно колдун, такой и мертвого поднять может, а он ведь еще жив…

Снова зло свистнула в лесу сабля. Илиодор дернулся, когда две капли теплой крови попало на щеку, и осуждающе посмотрел на Злату, с восторгом рассматривающую свою новую игрушку – острую саблю.

– Деточка, ну ты как дитя. Все забыла. – И, порывшись в сумке, вынул из нее толстую книгу в черной коже. – Что надо было сначала сделать? – спросил тоном доброй няни.

У Златки загорелись глаза, она помнила, помнила, что надо сделать! Своей саблей она стала чертить вокруг Волка красивую картинку. Утром она уже рисовала одну вместе с Илиодором, когда он жаловался, что самому ему несподручно, но та была маленькая и вокруг раны, а эта картинка большая и намного интереснее.

– Только поторопись, пожалуйста, – вымолвил Илиодор, озабоченно глядя вслед ушедшим, – а то у нас мертвых ведьм скоро на легион хватит, хотя… – Он снова задумался.

Я наконец нашла место ночного побоища. Лошади честно шли сколько могли, но, обнаружив, что их тащат в непроходимый бурелом, вознегодовали. Сестрица, спешно расставшаяся с Надиным сарафаном, в очередной раз потрясла воображение Мытного. Каким чудом она смогла влезть в жалованные мной голубые штаны – я так и не поняла, они скрипели на ней от натуги, против воли притягивая взгляд боярина к голым икрам и крепким ногам. Я искренне надеялась, что они разойдутся на ней, когда сестрица будет вскарабкиваться на лошадь, но штаны пищали и держались, не желая отправляться на помойку, а напротив, изо всех сил показывая, какая у них фигуристая хозяйка. Известие о том, что все стало еще хуже, Ланка восприняла странно, заявив, что, тогда она оденется получше – на каторге-то не пофорсишь. И теперь щеголяла в лазоревом шелковом плаще с таким большим капюшоном, что его можно было использовать вместо небольшой палатки. Кафтан она надевать не стала, зато натянула две длинные рубахи – одна прозрачная батистовая, другая – шитая белой гладью и золотом. Волосы уложила эльфийской коронкой, используя вместо ленты нитку речного жемчуга. Еще у нее был такой же браслетик и серьги, как виноградные грозди.