Битва за страну: после Путина - Михаил Логинов

Костылев кивнул. Хотел сказать — Столбов не дал.

— Будь. Сообщи парламентариям, что законопроект о введении поста вице-президента отозван главой государства. Сам предложил, сам отменил. Я твое беспокойство понимаю, особенно в такой день. Но преемник у меня уже есть.

Костылев внимательно взглянул на Столбова. Казалось, на губах повис незаданный вопрос — кто?

— Есть у меня преемник, конституционный. Глава правительства, бывший вологодский губернатор Позгалев. Как премьер — не идеал, но человек честный. И если со мной случится то, чего я и сам себе не желаю, он не помешает России избрать того президента, которого захочет большинство.

Генерал решил не спорить.

— Дальше. Пресс-секретарь ты толковый. Но отвлекаешься на посторонние дела. К примеру, идешь сегодня в Думу, а должен бы лететь со мной на Урал. Так что надо тебе этот груз с себя снять. Эх, Танька, ничего мне так и не посоветовала насчет своего зама.

Замолчал. В очередной раз вспомнил Татьяну и молча выругал себя за затянувшуюся ссору.

— Ну и, пожалуй, самое главное: насчет Оперативно-информационного комитета. Насчет того, откуда он вылез, как смог отпочковаться от фонда «Возвращение», выяснять не буду. Просто его деятельность прекращена. Существует Следственный комитет, а умножать силовые структуры не нужно.

— Михаил Викторович, помните, мы же с вами говорили, что олигархический реванш требует ответа?

— Это когда? А, когда мы немножко засиделись. Ну, извини, Саня. Ты тогда проблевался, я заболтался. Водка, сам знаешь, оружие индивидуального воздействия. На тебя так подействовала, на меня — по-другому. И вообще, я страну никому дарить не обещал, и пропить не обещал тоже.

Костылев смотрел на Столбова серьезно. В его взгляде была толика мальчишеской злости: обещали, а теперь как? Но злость была особого, стального качества, та, что делает из мальчишки олимпийского чемпиона, звезду эстрады или главаря большой уличной банды. По обстоятельствам.

— Михаил Викторович, я согласен: есть вещи, которые можно принимать только на трезвую голову. Но вы тоже поймите: царя должны бояться. И за границей, и внутри. Не боятся — пойдут на всё. Я не про врагов, с ними понятно. Я про псевдодрузей.

— Это про кого? — резко спросил Столбов. Сколько раз не то, чтоб намекал, прямо говорил подчиненным: «Не надо мне открывать глаза. Кто мне брат, кто мне враг — разберусь как-нибудь. Без помощников».

— Луцкий, — генерал сумел выдержать взгляд. — Луцкий и его команда. Нужна крепкая, жесткая ответка. С кровью. Все остальное — несерьезно.

— Не, я могу с кровью мстить только за женщин, — серьезно сказал Столбов. — Вот, кстати…

Донеслась сирена «скорой» — медицинский транспорт уезжал с летного поля. Костылев понял.

— Да, вы правы, Михаил Викторович. Именно в этом вы правы — нельзя было оставлять такое без наказания. Вот сейчас, после такого качественного внешнего удара, стоило бы и внутри…

— Саня, — чуть ли не душевно ответил Столбов, — жаль, что тебе надо в Думу. Сел бы в борт, поговорили бы в пути, поспорили. Может, я тебя бы уговорил, может ты меня. А так мне пора вылетать. Иначе меня охрана убьет: внезапный визит, он и должен быть внезапным. Насчет твоих должностей еще поговорим, насчет вице-президента и нового комитета разговоров нет — отмена. Пока!

— Охрана ваша хороша. Бережет вас, как надо. Вас и только вас. Счастливого пути, Михаил Викторович, — сказал Костылев в спину уходящему Столбову. Но сказал громко, так что тот не мог не разобрать слова насчет охраны.

* * *

Татьяна, как и все русские горожанки, ходить в церкви любила, но чуть-чуть побаивалась. Она не одобряла такие эксперименты, как появление в храме без головного прикрытия или в трехслойной косметике. По своему личному журналистскому опыту знала: дамочки, пишущие статьи о том, что женщине шляпа в церкви не нужна, очень даже соблюдают дресс-код в общении с начальством.

Все равно чуть-чуть боязно. Или боишься вступить на порог равнодушной, прохладной церкви, в которой если служба, то батюшка экономит время и свое и прихожан, сокращая богослужение, как только можно, а прихожане не знают друг друга. Или, что и чаще, и хуже, в храме сложилась своя семья, точнее, своя секта. Нового прихожанина встречают удивленным, настороженным, недобрым взглядом. Откуда он, зачем пришел сюда? Не займет ли чье-то облюбованное место во время службы? Почему вчерашняя косметика не смыта с губ до последней песчинки, почему платок так вызывающе бел? Почему так ставит свечку, так кладет поклоны? Иногда адресованный шепот, иногда — пересуды за спиной. И взгляды, настолько пронзительные, что слышны, как шепот.

К счастью, в Успенской церкви было не так. Контингент обычный для будничной утренней службы: два десятка бабушек, четверо дедушек, двое молодых мужчин, один с бородой, другой — нет, и оба в очках. Бабушки если и перешептывались, то лишь о внуках и о своем здоровье. На незнакомую прихожанку посмотрели с любопытством. Одна бабушка, вошедшая одновременно с Таней, с особенным — увидела две огромные, черные машины у входа. Но сообразив, что она не явилась глазеть, как турист, а собирается молиться, решили любопытство особенно не демонстрировать.

Охрана осмотрела храм быстро и деликатно. «Наверное, думают, нет ли тайного выхода, которым можно улизнуть», — подумала Таня. Один из охранников остался внутри. Начальнику Татьяна передала мобилу: выключать ее она права не имела, но и стоять службу с включенным телефоном не могла тоже.

Сам храм был маленьким, простеньким и очень уютным. Пусть немного икон, пусть скамейки для немощных явно принесены из чьего-нибудь дома — так даже лучше. Старушка за свечным прилавком была приветлива со всеми прихожанами, но и к Татьяне обратилась, как к старой знакомой.

План спасения Макса требовал присутствия на службе до конца. Татьяне стало неловко: хорошо ли использовать церковь как средство, пусть и для доброго дела? Надо постараться быть честной: поехала на богомолье — молись.

Таня подала записки, взяла свечи, принялась обходить иконы. Почти возле каждой из них были свободные свечные лунки. Поклон, поцелуй, и в полутьме загорался еще один огонек. Надолго застывала перед Богоматерью, вспоминала все молитвы, просила.

Половина бабушек группировалась в левой части храма, перед аналоем. «На исповедь, — поняла Татьяна, — надо и мне». Пристроилась к бабушкам, вспоминая все, в чем ей нужно покаяться. К аналою подошел священник, недолгая вступительная молитва, и вот уже бабушки пропускают дедушек и выталкивают вперед молодых людей. «Наша Церковь по большинству прихожан — женская, а по сути — главная антифеминистическая организация страны», — с внутренней улыбкой подумала Татьяна.

Больше не улыбалась. Старичков батюшка исповедовал быстро, молодые люди задержались чуть подольше, но скоро отошли и они. Настала очередь бабушек, было их не так много, как показалось вначале. К тому же, Татьяна заметила, что в процессе подталкивания мужчин оказалась в серединке и идти ей скоро.