Каков есть мужчина - Дэвид Солой

– Теперь уже мы мало что можем с этим поделать, – говорит Ларс.

Он с самого начала возражал против этой затеи – заведомо обреченной, как он считал. Он не хотел участвовать в этом. Сейчас он не вспоминает об этом.

– Надо идти вперед, – говорит он.

Александр едва сдерживает смех:

– Это куда же?

Ларс улыбается чуть печально. Он доел омлет и откладывает вилку.

– Просто жить? – подсказывает он.

На нем очень дорогие солнечные очки из черепахового панциря.

– Просто жить, – бормочет Александр, глядя на море.

Повисает долгое молчание.

– Каковы мои дела? – спрашивает он мрачно. – Расскажи мне.

В этом, собственно, и состоит цель их встречи – подвести итоги теперь, когда процесс проигран. И Ларс, распорядитель его состояния, адвокат, скрывавший его капитал в лабиринтах, простирающихся от Андорры до Нидерландских Антильских островов, говорит после нескольких секунд молчания:

– Картина не очень радужная.

Это Александр и так знает.

Его основной капитал, «Русферрекс», когда-то второй в мире по объемам производитель железной руды, теперь не стоит ни цента. При фатальной избыточной задолженности компанию добило крутое падение цен на металл – таков был конец суперцикла, который Александр не смог предусмотреть. Ларс, как и многие другие, отговаривал его от этой амбициозной, приправленной задолженностями программы расширения – любой, кто смотрел в сторону Китая хотя бы одним глазом, не мог не замечать этой опасности. Но Александр не слушал. Ему не приходило в голову, что он мог заблуждаться.

Другие его активы в сфере добычи ископаемых «Русферрекс» тоже потянул за собой вниз из-за взаимосвязанных счетов.

Украинская авиалиния, которой он владеет, подлежит ликвидации.

(«Сроки, – как выразился Ларс, – были субоптимальными».)

(Вердикт Александра не столь обтекаем: «Это была дурацкая, гребаная затея».)

Какое-то время они говорят о московском банке Александра – осталась ли в нем хоть какая-то искра жизни. Ответ, судя по всему, отрицательный.

Затем Ларс произносит:

– Но у вас все еще есть несколько значительных активов, насколько я знаю.

– Давай-ка об этом.

Ларс вынимает клочок бумаги из кармана своих льняных брюк. На бумажке что-то нацарапано. Он читает:

– Дом в Суррее. Дом в Лондоне. Dassault Falcon[69]. Вилла в Сен-Бартелеми. Поместье Барбареско с виноградниками. И эта яхта. Все эти активы принадлежат офшорным фондам, их можно ликвидировать без налоговых обязательств, – говорит Ларс. – Плюс у вас есть миноритарный пакет акций белорусского оператора сотовой связи с дочками в Молдове и Черногории стоимостью, пожалуй, двадцать миллионов стерлингов.

Александр говорит:

– А, ну да, это.

– Этими акциями владеет фонд в Гибралтаре, – говорит Ларс.

– А как так получилось? – спрашивает Александр.

– Когда вы занялись разработкой бурого угля, – говорит Ларс.

– Ну да.

– Вы собирались перевести часть активов в дочернюю кампанию.

– Да.

– Вот такие у вас остаются активы, – говорит Ларс. – Их общая стоимость порядка двухсот семидесяти пяти миллионов стерлингов. По моим подсчетам.

Один из стюардов – не Марк – подходит к ним с тележкой и наливает кофе из серебряного кофейника.

Ларс благодарит его.

Они сидят молча, пока стюард не уходит. Затем Ларс достает еще одну бумажку из кармана и говорит:

– Теперь долговые обязательства.

Александр добавляет несколько гранул подсластителя в кофе.

– Врежь мне, – говорит он.

– Судебные издержки – минимум сотня миллионов, и они еще растут, – сообщает Ларс.

Сюда входят, хотя Ларс сейчас не говорит об этом, и два миллиона фунтов, которые Александр должен ему за работу, через мутный фонд, зарегистрированный в Лихтенштейне.

– Плюс дополнительные задолженности по судебному разбирательству, – продолжает Ларс, – еще сотня миллионов. Это только приблизительно. Так что в целом выходит, скажем, двести миллионов. Может, чуть больше. И у вас остается, – Ларс наконец снимает солнечные очки, легкий загар подчеркивает пронзительно-синий цвет его глаз (ему уже за сорок, но выглядит он моложе), – от пятидесяти до ста миллионов?

Александр, по-прежнему в солнечных очках, отводит взгляд в сторону и говорит жестко и отстраненно:

– Есть еще кое-что, чего ты не знаешь.

– И что же это?

Ветер усиливается. На ярко-голубых волнах появляются барашки. Огромная яхта едва ощутимо покачивается.

Александр говорит:

– Ксения уходит от меня.

Ларс удивлен, но молчит.

– Да, – произносит Александр.

Она сидела рядом с ним каждый день судебного разбирательства. Все эти долгие часы адвокатских словопрений. Под шарканье ног и шелест бумаг. Она сидела рядом с ним, иногда казалась обеспокоенной и участливой, порой подавляла зевок, когда адвокаты перешептывались за спиной судьи. Это все продолжалось более месяца.

А потом, утром в четверг, было объявлено решение суда.

И главным оказалось не то, что он проиграл, а что это фактически стало его полным финансовым крахом со всеми вытекающими последствиями.

Главным было то, что сказала судья.

– В выражениях она не стеснялась. – Даже Ларс признал это.

И пока она говорила, Адам Спасский едва заметно улыбался с этим странным отсутствующим выражением в прозрачных голубых глазах. Только увидев эту улыбку, Александр действительно понял, что все это происходит на самом деле, а не привиделось ему в кошмаре. Что это его жизнь.

Столкнувшись с репортерами на лестнице у выхода, он испытал шок. Как будто потерялся. И эта жуткая улыбка перед глазами. Телохранители поспешно повели его к «майбаху», Ксения повисла у него на руке.

И вот он дома, на Лоундес-сквер. Затененные комнаты, как в отеле. В безликом интерьере – «спасибо» дизайнерам. И там, в гнетущей тишине дома, она сказала ему:

– Я ждала достаточно долго. Не хотела делать этого во время процесса. Теперь процесс окончен.

Он кричал на нее.

– Бесполезно, Александр, – бросила она. – Лучше скажи, когда ты последний раз действительно замечал меня? Когда последний раз ты думал о том, чего могла хотеть я? Зачем я тебе? Тебе даже секс больше не интересен…