Княжий остров - Юрий Сергеев

— Будь по-твоему, — согласился Егор, — только вряд ли отвяжемся от них.

— Отвяжемся… Мы археологи, и все!

Самолет приземлился, и к нему вмиг подкатили две легковые машины. Трое деловитых людей в легких плащах и шляпах сразу взяли командный тон, приказали грузить вещи и усаживаться самим. Окаемов легонько толкнул в бок Егора и уверенно проговорил:

— Отвезете нас на западную окраину города, в посольство мы не поедем.

— Таков приказ, — отрезал встречающий.

— Мы не поедем! — твердо заверил Егор, поддерживая Илью, — у нас мирная археологическая экспедиция, еще дуриком прицепятся немцы и станут следить.

- Этот вопрос надо согласовать с Москвой, можем отвезти вас в отель, а после согласования катите куда вздумается.

- Ну уж нет, — упорствовал Окаемов, — перед вылетом мы получили особые инструкции и выполняем приказ, — уверенно соврал он.

Встречавшие озадаченно переглянулись. Нарушать приказы они не умели. Потом один из них согласно кивнул головой и рассудил:

- Баба с возу — кобыле легче… У нас нет времени тут болтать, отвезем куда укажете… Но связь с нами не прерывайте — чужая страна.

Осклизлые, грязные и зловонные улочки предместья города. Истошно вопит муэдзин на минарете, призывая правоверных на утренний намаз: чужой рассвет, чужая земля, чужой хлеб… Все семеро прибывших сидели в тесной комнатушке дома Ахмета, уже переодетые в восточные мужские платья, изучая документы и «легенды» о родителях-белоэмигрантах в Сербии. Каким-то средством Окаемов придал лицам соплеменников южный загар, некоторым выкрасил волосы в темный цвет, учил здешним обычаям, советовал молчать и не лезть куда попадя. Из соседнего дома дотекала заунывная музыка и вопли певца.

Ахмет устроил встречу с продавцом грузовиков в одном из элитных ресторанов. Окаемов взял с собой Быкова, Ахмет одел их в новенькие бостоновые костюмы, белоснежные сорочки и сам переоделся для деловой беседы. Ресторан был недоступен для обычной публики, к подъезду подкатывали сверкающие лаком лимузины, из них важно вылезали дельцы с нафуфыренными дамочками, лакей распахивал дверь и подобострастно кланялся, получая щедрые чаевые.

Им отвели столик на четырех человек в сумеречном углу, недалеко от эстрады. Ахмет вальяжно развалился на стуле и долго заказывал официанту экзотические восточные блюда, видно, решил царственно подивить своих гостей. Стол уже был завален грудами закусок, блюдами с мясом и овощами, а официант все тащил и тащил яства, ловко забирая опустевшие тарелки и ставя свежие с еще более аппетитными лакомствами. Владелец автомашин оказался тучным персом с большими навыкате глазами и слегка отвисшей нижней губой, за ней сиял ряд золотых коронок. Ел он с алчным аппетитом, бараний жир блестел на двойном подбородке и усах; Егора подмывало сказать ему, чтобы он утерся салфеткой, но промолчал и с любопытством оглядывал полный зал. Дверь ресторана отгораживала мусульманский мир и все его законы, тут шумно кутили, рекой лилось вино, запретное Аллахом для простых правоверных. Взвизгивали женщины; насытившиеся посетители чего-то ждали, все чаще поглядывая на красочно убранную и освещенную эстраду. Дым дорогих папирос и сигар плавал в воздухе все гуще и резал глаза. О покупке машины договорились не сразу. Окаемов азартно торговался, как настоящий духанщик, и наконец ударили по рукам. Егор заметил, что этот торг и виртуозное владение местным диалектом, доставляли наслаждение Илье Ивановичу гораздо больше, чем обжорный стол. Внешне трудно было усомниться, что разговаривали два перса: ужимки, жестикуляции руками и витиеватый слог Окаемова был образцом искуснейшей школы старой русской разведки. Он цитировал Коран и стихи известных восточных поэтов, начиная с глубокой древности, открывал персу такие тайны его родины, что тот пришел в великое изумление и почтение…

Вдруг зазвучала тихая волнующая музыка. Что-то случилось на эстраде, посетители разом повернулись туда и приветствовали возгласами начало увеселительной программы. Егор сидел спиной к сцене и обернулся при новом взрыве воплей, уловив краем глаза еще более выпученный взгляд торгаша автомобилями, его хищно разинутый рот и стынущее сало на подбородке…

Обернулся и замер, потрясенный… Под заполошную музыку танцевал кордебалет в прозрачных тонких шальварах. Восточные девушки исполняли танец откровенного бесстыдства, вихляя бедрами и дергая животами, груди их были чуть прикрыты фиолетовыми звездами из тонкого шелка. Разгоряченные накрашенные глаза и томные улыбки на смуглых лицах, бешеный темп музыки и движений, но не это изумило Егора. В ресторане «Самовар» Харбина он видел подобные пляски. Его потрясла медленно выходящая из-за кулис белая девушка… он сразу угадал, что она — русская. Жрущие посетители хохотали, тянули к ней руки, пускали слюни, похоть разлилась по залу при ее появлении.

— Наташа-ханум! — прорычал сально лыбящийся перс.

Егор как завороженный смотрел на ее хлебное тело, ему стало больно и стыдно, он с отвращением оглядел зал, все это чужое цивилизованное свинство. С какой-то особой тоской вспомнил Ирину и содрогнулся, представя ее на месте Наташи-ханум…

Взгляд девушки был устремлен поверх толпы, поверх сидящих утекала из ее взора печаль и невыносимая тоска. Маленькое невинное лицо было прекрасным и строгим при большом пенковом теле. На стройных полноватых ногах ее были натянуты какие-то несуразные черные чулки с пряжками к поясу; крепкие груди распирали легкий шелк; ее обрядили во все проституточное, но эти гнусные тряпки смотрелись на ее теле как язвы и нелепы были… Она не вмещалась в одежды позора… Егор видел в ее глазах слезы отчаянья и немой боли, но и проступала в них внутренняя гордость… ее раздели, опорочили, но не сломили… Ее белотелая мощная фация особо разительно выделялась на фоне смуглых танцовщиц, худых и вертлявых, она гляделась дорогим самоцветом на фоне темного тела… И Егор понял, что ее приходили смотреть, как диковину, как некую редкую чистоту, как бриллиант в грязи…

Замерло, заболело его сердце глубоким прозрением. Он понял, что подобное надругательство грозит его Родине… с нее тоже могут содрать одежду; выставят к позорному столбу алчуще-жрущие нелюди, будут орать и хохотать, раздевать, лапать сальными руками… И чтобы это не случилось с Россией и ее народом, надо не только победить в войне, но и победить зверя, способного порушить все законы русской жизни, гармонии и любви, опоганить девственную душу Руси… Егор уже знал, что такое Закон Любви, — это русская жизнь, это Ирина и Васенька, старец Илий и монастырь с молитвами и бельцами… Это борьба за любимое Отечество… Он неожиданно для всех промолвил вслух:

— Мы должны победить зверя!

- Ты это о чем, — спросил Окаемов, пристально глядящий на сцену.

— А ты разве не видишь, что Наташа — символ России?

— Да, да… до чего мила… верным делом дочь какого-нибудь князя или графа… Породу видно…

- Ничего ты не понял, Окаемов, — со вздохом обронил Егор, — пошли отсюда, я этого видеть больше не могу… не в силах смотреть на оргию унижения…

* * *