Какое надувательство! - Джонатан Коу

Я стоял и смотрел на нее; но странное дело — вскоре я поймал себя на том, что больше всего рассматриваю ее лицо, которое и так видел постоянно все последние четыре дня, а не тело, волшебно преподносимое мне в эти драгоценные греховные мгновения. Наверное, в спящем лице есть что-то более личное, более тайное, нежели в обнаженном теле. Во сне губы ее слегка раздвинулись, опущенные веки, казалось, говорили о напряженной сосредоточенности на чем-то далеком и внутреннем. Джоан была потрясающе прекрасна. Невозможно, даже постыдно, что я когда-то мог считать ее дурнушкой.

Я смотрел.

И тут ее глаза внезапно открылись — Джоан смотрела на меня и улыбалась.

— Так и будешь там стоять? — спросила она. — Или все-таки зайдешь?

Насколько иной стала бы моя жизнь, насколько отличалась бы от нынешней, если бы я тогда сделал шаг в комнату, а не скользнул во тьму быстро и безмолвно, как сон, ускользающий от пробуждающегося разума.

* * *

Утром в субботу я вышел из дома, пока остальные еще спали, и вернулся в Лондон. После этого я не видел Джоан много лет. Ее родители вышли на пенсию и переехали в деревушку на южном побережье Англии, поэтому теперь на Рождество мы больше не встречались. Единственное известие о ней я получил от матери (вскоре перед тем, как мы с ней перестали разговаривать): Джоан вернулась в Бирмингем и вышла замуж за местного бизнесмена.

Утром в понедельник я позвонил в „Павлин-пресс“ и принял их заказ на сочинение книги о семействе Уиншоу.

В тот же день я пошел и купил первый в своей жизни видеомагнитофон.

Немногие помнят о первом бытовом видеомагнитофоне, запущенном в производство компанией „Филипс“ еще в 1972 году. Стоил он непомерно, время записи ограничивалось одним часом, и в конце концов покупали его преимущественно предприятия и организации. Однако Томас Уиншоу все равно приобрел новинку и встроил в сервант за дубовой панелью стены кабинета в банке „Стюардз“. Но вместе с тем решил, что деньги в такое вкладывать пока не стоит. Хотя лично Томаса изобретение возбуждало и он отдавал себе отчет в коммерческом потенциале подобной игрушки, он ощущал, что время для нее пока не пришло. Вернее, почти пришло, но не вполне.

Жизнь забила ключом только в 1978-м. В апреле компания „Джей-ви-си“ выбросила на рынок свою „Домашнюю видеосистему“ с форматом VHS, которая в розницу стоила всего 750 фунтов, а через каких-то три месяца их конкуренты „Сони“ запустили „Бетамакс“. Последующие несколько лет две системы мерились на рынке силами, и VHS в конце концов одержал чистую победу. Осенью 1978 года, когда Томас Уиншоу объявил, что банк сосредоточится на инвестициях в эту быстрорастущую сферу промышленности, первоначальная реакция прочих членов правления была смятенной. Томасу напомнили, что флирт „Стюардз“ с киноиндустрией в начале 60-х годов оказался безуспешным, а десятью годами раньше даже вызвал кризис в „Морган Гренфелл“[85], когда крупные обязательства „Стюардз“ по финансированию кинопроектов наверняка привели бы к катастрофе, если б не вмешательство Английского банка. Томас от подобных напоминаний отмахнулся. Он не предлагал ничего рискованного вроде финансирования кинопроизводства. Он просто имел в виду скромную долю в одном из ведущих производителей электронного оборудования — поскольку рынок этого оборудования, как он сам поспешил бы признать, на данном этапе еще достаточно нов, нестабилен и, честно говоря, слишком подозрителен. Как обычно, инстинкты его не подвели. За последующие пять лет импорт видеорекордеров вырос десятикратно, и к 1984 году 35,74 % британских домов владели этими устройствами — по сравнению с 0,8 % в 1979 году. Банк пожинал солидные прибыли. Затем, в 1981 году, „Стюардз“ стали советниками и управляющими фондов одной фирмы, быстро укреплявшей позиции на рынке постпродукции, дистрибуции и переноса изображений с пленки на видео. При помощи банка эта компания слилась с независимой фирмой, занимавшейся тиражированием, и еще через несколько лет более трех четвертей ее доходов поступали от копировальных услуг. И вновь банк получил существенные дивиденды. Однако в какой-то момент Томас поскользнулся: он с энтузиазмом поддерживал систему видеодисков „Филипса“ „ЛазерВижн“, представленную на рынок в мае 1982 года, но более чем через год ее объем продаж составил лишь где-то порядка 8000 штук. Самое очевидное объяснение — отсутствие в системе функции записи, а когда несколько месяцев спустя „Джей-ви-си“ неожиданно отменили собственную дисковую систему, а „Ар-си-эй“ в 1984-м решили прекратить всякое производство своих плееров, даже самому тупоголовому промышленному аналитику стало ясно, что новая технология не прижилась. Тем не менее Томас не отказался от своих обязательств перед эссекским заводом по производству дисков — он стоил 10 миллионов фунтов и работал с огромными потерями.

Его коллеги тихо недоумевали: откуда такая слепота? Вовлеченные суммы были пустяковыми — по меркам „Стюардз“; но все равно за пятнадцать лет председательства Томаса то был первый случай, когда он, не терпя ни малейшей критики, упорствовал в поддержке заведомо убыточного предприятия. О реальной причине коллеги так никогда и не догадались: Томаса просто-напросто зачаровывала четкость изображения и идеальные стоп-кадры, получаемые при воспроизведении видеодисков. Это превосходно отвечало его собственным потребностям и возвращало его к неистовым, возбуждающим дням юности, когда он околачивался на киностудиях, подбирая отбракованный материал с симпатичными актрисами в различных стадиях дезабилье. Для Томаса стоп-кадр являлся самим смыслом существования видео: он был убежден, что видео превратит Британию в нацию вуайеристов, а иногда, завороженно сидя в темноте перед включенным телевизором, с расстегнутой ширинкой и предусмотрительно запертой дверью кабинета, он воображал, что одни и те же сцены воспроизводятся по всей стране за наглухо зашторенными окнами, и ощущал странную солидарность с неисчислимыми массами обычных людей, от жалкого существования которых он обычно с таким тщанием себя отгораживал.

И только один раз — так уж вышло — забыл запереть он дверь своего кабинета. Было около семи часов вечера, и секретарша, по случаю тоже задержавшаяся на работе, имела неосторожность войти, не постучав. Ее уволили на месте, но история все равно умудрилась просочиться в несколько винных баров Сити, и некоторые утверждают, что в рифмованный сленг кокни выражение „торговый финансист“ вошло именно в тот период.

* * *

Томас обожал экраны всех разновидностей. Любил ложь, которую они показывают: ложь о том, что форма миру придается четырьмя сторонами прямоугольника, а зритель может расслабиться и наблюдать за этим миром равнодушно и незамеченно. В своей профессиональной жизни (правда, нельзя сказать, чтобы у него имелась какая-то личная) Томас постоянно, изо всех сил старался именно так отгородиться от мира, который смотрел, как немое кино, из-за стекла всевозможных экранов: окна железнодорожного вагона первого класса, вертолета Боба Максвелла[86](которым ему иногда разрешалось пользоваться), дымчатого одностороннего стекла персонального лимузина. Компьютеризация валютных бирж, так встревожившая некоторых банкиров, казалась ему совершенно логичным шагом. Равно как и отказ от реальных торгов на фондовой бирже в 1986 году. Наконец-то, к его вящему восторгу, дилерам больше нет нужды вступать в контакт друг с другом, а каждая транзакция сведена к мерцанию электрических импульсов на экране. В собственном зале валютных торгов „Стюардз“ он распорядился установить видеокамеру, подключенную к монитору у него в кабинете, и здесь, глядя на экран, показывавший лишь ряды маклеров, которые сами не спускали глаз с экранов, его переполняли квази-сексуальные ощущения гордости и власти. В такие моменты Томасу казалось, что нет пределов стеклянным барьерам, которые он мог бы воздвигнуть между собой и людьми (а существуют ли вообще эти люди?), на деньги которых проводились каждодневные пьянящие спекуляции. Банковское дело, сказал однажды Томас в телеинтервью, стало самой духовной на свете профессией. И привел любимую статистику: каждый день на торгах мировых финансовых рынков оборачивается тысяча миллиардов долларов. Поскольку каждая транзакция подразумевает двустороннюю сделку, это значит, что из рук в руки переходит пятьсот миллиардов долларов. Знаете ли вы, спросил Томас, какая доля этих денег извлекается из реальной, ощутимой торговли товарами и услугами? Крайне незначительная: 10 % или меньше. Остальное — комиссионные, гонорары, свопы, фьючерсы, опционы; даже не бумажные деньги. Едва ли можно сказать, что они вообще существуют. Но в таком случае, парировал журналист, вся эта система — лишь замок на песке. Возможно, с улыбкой согласился Томас, зато какой красивый…