Спасти Цоя - Александр Долгов

Рекламу последующих выступлений я отдал на откуп городским пострелятам и правильно сделал, лучше них с порученным делом вряд ли кто мог справиться, само собой сорванцы остались не в накладе, получив от меня еще дополнительную пару ходулей, целыми днями дети носились по узким улочкам, возвещая тоненькими голосами о предстоящем шоу и, кстати, очень гордились важной миссией, возложенной на их плечи, тем более, что в благодарность от Альфреда им порой перепадали кое-какие гостинцы с «барского» стола – орехи в меду или даже черствая горбушка хлеба – полуголодные мальчишки радовались всякому подношению…

И все бы ничего, если б не одно «но»… Я, конечно, не про свое вожделенное возвращение говорю – понятно, время и возможность для него еще не пришли, до поры до времени решил отложить раздумья по сему поводу, с кондачка не подступиться к столь важному делу, его надо было выстрадать – всем нутром чуял – выстрадать и оплатить душевными муками… Толкую сейчас совсем о иной проблеме, наткнулся на нее сразу, ступив на скользкую стезю шоу-бизнеса. Это я горько иронизирую. Проблема довольно известная и распространенная в среде молодых рок-музыкантов, да и всех артистов, только-только начинающих выступать на публике и еще не научившихся управлять эмоциями и вовремя сжигать в топке творческого апогея шквал энергии, возвращающейся к музыканту из зрительного зала… Не знаю, верно ли выразился… Гулявший в крови адреналин не давал засыпать до самого утра, я ворочался с боку на бок, проклиная все на свете, включая жесткую постель. Не поверите, но постелью сложно было назвать обыкновенную деревянную скамью, стоявшую возле очага харчевни, прикрытую бушлатом, подушкой служила бейсболка. Рыдать хочется, как вспомню эту пародию на ложе для ночного отдыха. Скупердяй Альфред – ходячий пример средневекового немецкого стяжательства – не захотел раскошелиться даже на крошечную кушетку – или как она там у них называлась у европейцев в средние века – sofa, что ли?.. Не говоря уже про мягкую кровать, а заодно – вот прохиндей! – еще доверил мне охрану заведения в ночное время, чтобы я не слишком сладко спал по ночам, о чем, кстати, мы с ним совсем не договаривались. Обещал еще, что кой-когда мне перепадет звонкая монета, а в итоге получил один голый шиш с жесткой лавкой, ну, разве что еще заработал впридачу проклятую адреналиновую накачку. Так вот я про адреналин, про него родимого, меньше бы мне надо растекаться мыслью по древу в своем покаянии, а быстрее переходить к делу. Тогда я не придумал ничего умнее, чем расслабляться при помощи алкоголя, выпивка-то была дармовая – по известной туристической схеме «все включено» – она у меня под боком в подвале в бочках стояла – пей не хочу, залейся по самую макушку, только надо вниз со свечой по лестнице спуститься, да мне и свеча не нужна была – имелась верная зажигалка… Вобщем, надо со стыдом признать, что пристрастился я к алкоголю, сначала по выходным после выступлений, когда не мог отключиться, а потом и по будням, сидя за проклятым гроссбухом с удовольствием потягивал из кружки хмельное пивко. Тут я, конечно, ничего нового не открыл, происходило как у прочих выпивох, благо, что начал с пива, не с чего-то покрепче, но по утрам уже гудела голова и хотелось опохмелиться – верный признак того, что попался в проклятую сеть. Честно говоря, трясина пьянства затягивала, чувствовал, что теряю себя. Безвозвратно… Как и возможность вернуться домой. Что делать? Не знал…

Так пролетел июль. Прошел и август. Наступила осень. В начале октября, когда гнездовавшиеся в этих местах утки и другие перелетные птицы стали собираться на юг, а золотисто-багровая листва на деревьях, поднимавшихся за чертой города превратила близлежащий лес в живописную картину из пурпура и золота, в харчевне Альфреда появились двое неизвестных мне людей. Судя по строгому черному облачению, а также янтарным четкам, размеренно перебираемым пальцами, они принадлежали к сану священнослужителей, каких именно – орденских или монастырских, я поначалу не распознал. Один, старый согбенный седой старикан, явно многое испытавший в жизни, с лицом изборожденными глубокими морщинами, напоминавшим печеное яблоко, второй – вполне еще молодой мужчина, с гладкой чистой, кожей на лице, стройный и красивый со светлыми короткими волосами, пока не тронутыми серебром начинающегося дряхления. Забегая вперед скажу, что появление того, что помоложе, вскоре кардинальным образом изменит мою тамошнюю жизнь и даже даст призрачный шанс на возвращение… Правда об этом я тогда совершенно не догадывался, расторопно их обслуживая. В те дни я был на подхвате у Альфреда: оба его служки захворали – вот напасть! – занемогли, жалуясь на колики в животах, пронесло их основательно. Альфред отправил их за крепостную стену подальше на природу – нечего, мол, тут в харчевне справлять нужду в отхожее ведро, портить воздух, мол, клиентов в харчевне распугаете. Что они съели, не знаю, только из-за них мне порядочно прибавилось работы.

Не стану раскрывать карты и сразу представлять двух клириков, зашедших пропустить по стаканчику вина, немного потяну время, еще поинтригую вас, сделав отступление. А поскольку я – историк, и мои познания жаждут выхода, прошу вас набраться терпения и узнать о том, что происходило в Ливонии в двадцатые годы XIII столетия, в самую середку которых я влетел, тогда весь ход событий, происходивших со мною в дальнейшем станет понятным. Подчеркну, что мне повезло хоть в одном, а именно – оказаться в Риге 1225 года. Не годом раньше и не годом позже, а именно – в 1225 году, когда после непрерывных опустошающих войн пришел долгожданный мир, и для Ливонии наступило успокоение. Трудно предугадать, что стало б со мной, если бы вышло по-другому… Может остался бы там навсегда…

О событиях тех лет подробно можно узнать из «Хроники» Генриха. К двадцатому году XIII века или, говоря иначе, более точно – к двадцать второму году епископства Альберта немецкая экспансия в Ливонии достигла значительных успехов – давным-давно окрестили все языческое правобережье Даугавы с проживающими там племенами ливов, леттов и селов. Крестоносцы подчинили и окрестили жителей почти всей территории Эстонии, за исключением острова Эзеля, что в Балтийском море. Произошло это за достаточно короткий срок – всего лишь за одно поколение.

Во второй половине 1222 года обстановка резко изменилась, поскольку началось великое эстонское восстание. Немецкую власть смели повсеместно – захваченных в плен католических священников принесли в жертву языческим богам, немецких купцов и крестоносцев зверски убили или взяли в заложники во всех эстонских замках, где они стояли гарнизонами, немногим из них посчастливилось добраться живыми до Риги и поведать в подробностях о постигших их бедах. Вскоре до епископа Альберта дошли тревожные слухи о том, что взбунтовавшиеся эсты предложили русским из Новгорода и Пскова объединиться в совместной борьбе с немцами. Он прекрасно понимал, чем чреват подобный военно-политический союз между русскими и эстами – он грозил самому существованию немецких завоевателей в Прибалтике. Перед общей угрозой давнишние соперники – рижский епископ и Орден меченосцев – вынуждены были примириться и объединиться, как, впрочем, бывало и прежде. Орден поневоле уступил епископу в вопросе принадлежности эстонских областей. По договору, заключенному между двумя сторонами в самом начале 1223 года, Эстония – настоящее яблоко раздора между рижским епископом, Орденом меченосцев и датским королем – поделили на три части, из коих одна досталась епископу рижскому Альберту, другая – эстонскому епископу Германну, родному брату Альберта, и третья – Ордену. Датчане в этом разделе остались как бы не у дел в связи с совпавшим по времени немецким пленением их короля Вальдемара II, однако смогли сохранить за собой власть над Ревелем и еще парой-тройкой эстонских замков.