Вендетта, или История всеми забытого - Мария Корелли

Относительно прилагаемого пакета Давенкур продолжал:

Высылаемые письма были обнаружены в нагрудном кармане Феррари. Распечатав первое и ожидая найти в нем некие данные о его последней воле, мы пришли к заключению, что вы, как будущий муж дамы, чью подпись и почерк вы узнаете, должны быть поставлены в известность об их содержании не только для собственного блага, но и ради справедливого отношения к покойному. Если все письма написаны в том же ключе, что и по ошибке прочитанное мною, не сомневаюсь, что Феррари считал себя весьма уязвленным и обиженным. Конечно же, не мне об этом судить, однако осмелюсь дружески посоветовать вам тщательно изучить прилагаемую переписку, прежде чем связать себя брачными узами, о чем вы говорили в тот вечер. Неразумно идти по краю пропасти с закрытыми глазами! Капитан Чиабатти первым уведомил меня о том, что мне теперь доподлинно известно, а именно: Феррари оставил завещание, по которому все, чем он владел, безоговорочно отходит графине Романи. Вы, разумеется, сделаете собственные выводы и простите меня, если я слишком усердствую в желании помочь вам. Мне остается лишь сообщить, что все неприятные последствия этого дела рассеиваются весьма быстро и без скандала – я об этом позаботился. Вам нет необходимости продлевать ваше отсутствие более, чем вы сами того желаете. Что же до меня, то я буду чрезвычайно рад приветствовать вас по вашем возвращении в Неаполь. Примите уверения в величайшем к вам почтении, дорогой граф, от вашего верного друга и преданного слуги,

Филиппа Давенкура.

Я аккуратно сложил письмо и отложил его в сторону. Потом взял в руки небольшой пакет, который прислал мне Давенкур: это была пачка тщательно сложенных писем, перевязанных узкой лентой, источавших сильный, слегка тошнотворный аромат духов, который я знал и ненавидел. Я повертел их в руках: края бумаги были испачканы кровью, кровью Гвидо, словно она в своем последнем неспешном струении пыталась стереть все следы изящно написанных строк, теперь ждавших, когда я их прочту.

Я медленно развязал ленту. Потом методично и внимательно прочел все письма одно за другим. Все они были от Нины и написаны Гвидо, когда тот находился в Риме. На некоторых из них стояли даты тех самых дней, когда она лицемерно клялась в любви мне – своему нареченному жениху. Одно очень прочувствованное послание было написано в тот самый вечер, когда она согласилась выйти за меня! Письма были пылкие и нежные, полные самых страстных клятв в верности, переполненные самыми ласковыми эпитетами, пронизанные такой искренностью и любовью, что, конечно же, у Гвидо не возникало и тени подозрения и имелись все основания считать себя в безопасности в своем раю глупца. Одно место в этой поэтичной романтической переписке привлекло мое особое внимание. Вот оно:

Почему ты так много пишешь о женитьбе на мне, мой Гвидо? Мне кажется, что мы лишимся всей радости любви, как только жестокий мир узнает о нашей страсти. Если ты станешь моим мужем, то, несомненно, перестанешь быть моим возлюбленным, и это разобьет мне сердце. Ах, любимый! Я хочу, чтобы ты всегда был моим возлюбленным, как тогда, когда был жив Фабио. Зачем привносить скучное супружество в такой рай страсти, как наш с тобой?

Я внимательно вчитался в эти строки. Конечно же, я понял их тайный смысл. Она хотела построить отношения с ныне покойным на свой лад. Ей хотелось выйти замуж за меня, а Гвидо придержать для времени одиночества, чтобы тот «всегда был ее возлюбленным!». Какой дивный и изощренный план! Ни один вор, ни один убийца никогда не строил таких хитрых козней, как она, но воров и убийц преследует закон. Насчет же подобных женщин закон гласит: «Разведись с ней – вот лучшее средство». Разведись с ней! Дай преступнице уйти безнаказанной! Пусть другие поступают как им хочется, но у меня иные взгляды на правосудие!

Снова перевязав лентой пачку писем с испачканными кровью краями и тошнотворным ароматом, я достал последнее, изысканно написанное послание, полученное мной от Нины. Разумеется, весточки от нее приходили каждый день – она очень аккуратно относилась к переписке! В ее письмах ко мне звучали те же нежные излияния, которые кружили голову ее мертвому любовнику, – с той лишь разницей, что с Гвидо она многословно выступала против однообразной прозы брака, а мне рисовала душещипательные картины своей безрадостной жизни: как ей одиноко после смерти «дорогого мужа», с каким восторгом она предвкушает тот час, когда вновь станет счастливой женой – женой такого благородного, честного и преданного человека, как я! Она уехала из монастыря и уже вернулась домой – когда же она обретет счастье снова увидеть в Неаполе меня, своего любимого Чезаре? Разумеется, она заслуживала похвалы за столь виртуозное вранье: я не мог взять в толк, как ей это удавалось. Я почти восхищался ее мастерством, как иногда восхищаются искусством хладнокровного взломщика, который более умен, хитер и дерзок, чем его подельники. Я с ликованием подумал, что хоть формулировка в завещании Феррари давала ей возможность завладеть всеми остальными письмами, которые она могла ему писать, для моих целей этой небольшой пачки документальных свидетельств было более чем достаточно. И я решил сохранить их у себя до тех пор, пока не настанет момент использовать их против нее.

А как же дружеский совет Давенкура насчет брачных уз? «Неразумно идти по краю пропасти с закрытыми глазами». Очень верно. Но если глаза открыты и держишь врага за горло, то край пропасти – удобное место для того, чтобы без лишнего шума сбросить его с обрыва, дабы он разбился и мир ничего об этом не узнал! Поэтому пока что я предпочел край пропасти ровной земле.

Я поднялся с бугорка у Пяты Ангела. День клонился к закату. Из небольшой церкви внизу раздался перезвон колоколов, призывавших к вечерней молитве Пресвятой Деве, к нему присоединились более торжественные и гулкие удары с колокольни Монтеверджине. С привычной почтительностью я снял шляпу и стал слушать. Ноги мои утопали в высокой траве и душистом тимьяне, я то и дело поглядывал на горную вершину, где возвышалась священная обитель, словно какой-то одинокий бог воспоминаний задумчиво взирал оттуда на прошедшие года. Там, согласно преданию, когда-то проводились празднества в честь многогрудой Кибелы. По этому самому зеленому склону, усыпанному фиалками, бежали обнаженные жрецы, колотя в барабаны и в голос причитая о гибели Аттиса, прекрасного юноши и возлюбленного их богини. И снова измена! Даже в этой древней легенде. Какое дело было Кибеле до старика Сатурна, чьей женой она являлась? Никакого, даже меньше того! А молившиеся ей поклонялись не ее безгрешности, а ее неверности. Так было в мире и до наших дней!

Колокольный звон смолк, я спустился с холма и вернулся домой по тенистой долине, наполненной ароматами сосновой смолы и болотного мирта. Подойдя к воротам неказистого, но живописного дома синьоры Монти, я услышал, как кто-то смеется и хлопает в ладоши. Посмотрев в сторону сада, я увидел Винченцо за работой. Закатав рукава до самых плеч, он рубил толстые поленья, а стоявшая рядом Лилла весело аплодировала и подзадоривала его. Похоже, он чувствовал себя как рыба в воде и орудовал топором с размеренностью и силой, которые я едва ли ожидал в человеке, которого привык видеть исполняющим довольно необременительные обязанности камердинера. Оставаясь незамеченным, я некоторое время наблюдал за ним и его прекрасной компаньонкой.