Костотряс - Чери Прист

— Вон там, за вами. Если обернетесь, увидите коробку. Не могли бы вы ее принести?

Коробка оказалась тяжелее, чем ожидала Брайар; и она охотнее стукнула бы ею доктора по голове, чем вручила в руки, но все-таки сделала, как он просил. Возле него на скамейке было немного свободного места. Она оставила коробку там и вернулась на прежнюю позицию.

Он не смотрел на нее.

— Знаете, миссис Брайар, через маску я никак не могу вас укусить.

— Как-то не верится.

— Поневоле становится любопытно, что такого вам нарассказывала обо мне Люси, если вы держитесь от меня на таком расстоянии. Не хотите присесть?

— Не хотите сказать мне, видели вы моего сына или нет?

Его рука застыла в воздухе вместе с отверткой. Затем он продолжил — открутил что-то и вытащил из коробки новую трубку.

— Простите… разве мы разговаривали о вашем сыне?

— Кажется, о нем тут обмолвились.

— Разве я утверждал, что видел его?

— Нет, — признала Брайар. — Но обратного вы тоже не утверждали. Так что прошу меня извинить за легкую прямолинейность.

Миннерихт установил панель на место. Люси проверила, как работает отремонтированная конечность, и на лице ее отразилось глубочайшее облегчение: рука снова стала ей послушна. Она по очереди согнула и разогнула каждый палец, словно считала что-то, потом поводила кистью вверх и вниз, влево и вправо.

Доктор отодвинулся в сторону и, не вставая со скамейки, развернулся лицом к Брайар:

— А воздушников спрашивали? Капитан Клай — это ведь он водит «Нааму Дарлинг», если не ошибаюсь? — видит и слышит больше других. Вероятно, из-за своего чудовищного роста.

— Не говорите ерунды, — сказала Брайар и сразу же возненавидела себя за ребяческую грубость. Та отнюдь не играла ей на руку и не располагала доктора к сотрудничеству, но такие игры ведутся по старым как мир правилам, и обходной дорожки не нашлось. Она была рассержена, больше того — напугана, а в таком состоянии в ней пробуждалась личность, которая совсем ей не нравилась. — Я не то что его спрашивала, я спросила каждого воздушника, у которого нашлось для меня пять минут времени. О мальчике никто ни сном ни духом. И ничего удивительного, потому что он попал сюда через канализацию, а не по небу.

Синие огоньки за забралом моргнули, словно доктор игриво повел бровью.

— Так почему же вы не последовали его примеру? Без сомнений, это куда менее… болезненный способ проникнуть в наш прекрасный зачумленный город.

— Вчера туннель засыпало из-за землетрясения. Пришлось искать другие пути. Поверьте, мне не слишком-то хотелось прыгать в трубу, чтобы пролететь тысячу футов и приземлиться в топке.

— Ну что вы, какая тысяча, — прошелестел доктор. — Так, пара сотен. Однако вы это очень кстати, насчет туннеля. Нужно его восстановить, и как можно быстрее. Удивлен, что слышу такие вести только от вас. Я полагал… — Он предпочел не заканчивать фразу. — Надо бы не забыть с ним разобраться. Но скажите мне, миссис Брайар, как вы намерены покинуть город? И если вы знали, что туннель обрушился, то как хотели вывести отсюда мальчика?

— Где мой сын? — спросила она в лоб, сделав резкий разворот к прежней теме.

От его ответа сквозило театральностью, исключавшей всякую серьезность.

— А с чего вы взяли, что мне это известно?

— Если бы не было, вы так бы и сказали. Если же вам известно, где он, и вы так вот увиливаете — значит, мальчик для чего-то вам нужен…

— Миссис Брайар, — перебил доктор, больше необходимого повышая голос. Сила его тона, давящего своим весом, напитанного медным перезвоном колокольчиков, заставила ее умолкнуть с такой легкостью, что это было страшно. Но она не намерена была подчиняться ему, что бы он ни говорил. — Ни к чему такая резкость. Можем поговорить о вашем сыне, если угодно, но я не потерплю ни требований, ни обвинений в свой адрес. Сейчас вы гостья в моем доме. Пока вы готовы играть эту роль, отношение к вам будет соответствующее.

Люси втягивала воздух короткими, натужными вдохами, по которым можно было считать время, как по секундной стрелке. Она все еще не встала со скамейки, а теперь, казалось, и не смогла бы. От страха кожа ее чуть ли не позеленела, и Брайар подозревала, что ее в любое мгновение может вырвать.

Однако обошлось. Взяв себя в руки, барменша приняла бесстрастный вид и вымолвила:

— Пожалуйста, не… Брайар, по-моему… давайте сохранять спокойствие. Нет нужды грубить друг другу. Мы тут гости, он правильно сказал…

— Я его слышала.

— Тогда прошу, не отвергайте его гостеприимства ради меня. Раз он обещал, что выслушает, — значит, выслушает. Я всего лишь прошу вас — как просила бы мать, если вы не против таких сравнений, — не забывать о манерах.

Ничего материнского в ее призывах не было. Это было похоже на робкую попытку ребенка примирить бранящихся родителей.

Брайар проглотила слова, которые вертелись у нее на языке. Удалось не сразу: слишком велик был ком из слов, которые хотелось выкрикнуть. Наконец она заговорила, отмеряя каждую фразу с точностью портного, нашивающего петли на рубашку:

— Да, я признательна за возможность увидеться с вами. У вас дома ли в качестве гостьи или где-нибудь еще — не столь важно. Но пришла я сюда не для того, чтобы знакомиться или хвалиться, какая хорошая из меня гостья. Я пришла с единственной целью — найти своего мальчика. И пока я его не найду, вам придется простить меня, если мое внимание будут занимать несколько иные материи, чем мои манеры.

Синие огоньки за стеклом — пламенно-яркие сгустки, которые заменяли Миннерихту глаза, — не колыхнулись, не дрогнули.

— Понимаю. Считайте, что прощение вам обеспечено.

И тут в груди у него что-то тихонько зажужжало.

На один безумный миг Брайар решила, что это его сердце — бездушное устройство без капли крови, собранное или выточенное каким-то умельцем. Однако же доктор, запустив руку в карман, выудил оттуда золотые часы, взглянул на циферблат и негромко крякнул:

— Дамы, а время меж тем позднее. Разрешите предложить вам ночлег. С Хранилищами не сравнить, но все же апартаменты могут прийтись вам по нраву.

— Нет! — воскликнула Люси слишком громко, слишком поспешно. — Нет, мы не можем вас стеснять. Пойдем лучше к себе.

Вмешалась Брайар:

— Люси, я останусь здесь до тех пор, пока он не расскажет мне о Зике. И если ему так угодно, побуду гостьей. А вам не обязательно оставаться, если не хотите. — Она со значением — насколько могла — посмотрела Люси в глаза и мягко добавила: — Если уйдете сейчас домой, я не обижусь. С бедой вашей мы вроде бы сладили.

Теперь на лице Люси был написан не только страх: к нему добавились подозрительность и любопытство, против которого оказался бессилен даже ужас.