Забыть нельзя вспомнить - Агата Лель

Рита всхлипнула, бросила взгляд на мать, ища поддержки, но та стояла словно каменное изваяние.

— Да пошли вы! Оба! Вы стоите друг друга, понятно?! — схватив ключи и рюкзак, спешно покинула дом.

Яна

У Яна и Риты ничего не было…

— Ну и? Что мы теперь будем делать? — задал вопрос Тимур. Ровно, без каких-либо эмоций, будто не он только что орал на весь дом, доказывая, кто здесь вожак стаи.

У них. Ничего. Не было!

— Почему ты молчишь? Тебе всё равно?

Ян говорил правду. А я не поверила ему!

— Ты вообще меня слышишь?!

Его слова доходили с трудом, словно из-под толщи воды. Мне было плевать на то, что сказала Рита о какой-то там блондинке в кафе, в голове крутилась только одна мысль: Ян ни в чём не виноват! Мне даже было плевать на то, что именно сделала моя дочь. Сердце, вот уже несколько недель скованное стальными тисками, наконец-то начало биться свободно.

Ян не лгал! Он не лгал мне, а я даже не попыталась его выслушать!

— Чего ты хочешь, Тимур? — устало перевела взгляд на человека, с которым прожила почти двадцать лет. Двадцать лет жизни напоказ, для других, чтобы быть как все.

— Я? Я ничего не хочу, — он вальяжно опустился в кресло и сцепил пальцы в замок. — Как я понял, тебе плевать на то, что сказала Рита?

— Да, мне плевать.

— Хм… как интересно. А не потому ли это, что у самой рыльце в пушку?

По его взгляду я сразу поняла, что он всё знает. И, наверное, знал всегда. Скрывать сейчас что-либо — глупо. Настал момент истины.

Тяжело выдохнула и устало опустилась в соседнее кресло.

— Тимур, давай просто разведёмся? По-хорошему, тихо. У меня нет к тебе никаких претензий…

— Нет претензий? Нет претензий?! А у меня есть! — он подался вперёд, вперив в меня свои глаза-буравчики. В холодных голубых льдинках плескалась неприкрытая ярость. — Ты трахалась за моей спиной, выставляла меня рогоносцем, делала из меня тюфяка. А я всё это глотал как последний идиот! И теперь ты хочешь, чтобы мы разошлись тихо? Не слишком ли легко ты отделаешься?

— Ну а чего ты хочешь? Чтобы я била посуду? Затеяла скандал, обматерила тебя, устроила из нашего развода шоу? Хочешь судиться — Бог с тобой! В этом весь ты! Ты жалок, Тимур! И вся твоя жизнь лишь убогая пародия. Думаешь, я не знала о твоих прошлых похождениях? Я всё знала, но молчала! И знаешь, мне было плевать. Как и сейчас.

— Почему он? Почему снова он? Опять! — Тимур подскочил с кресла и нервно зашагал по комнате. — Был бы это кто-то другой… но он! Это как плевок мне в лицо! Ты же знала, как я его презираю, и связалась с ним снова! Назло мне?

— Я люблю его, — смело, отчаянно и бесповоротно.

— Любишь? И у тебя хватает наглости говорить мне это? — скорчив гримасу, он замахнулся, но в последний момент опустил руку.

— Бей! Ну же! — не дождавшись ответа, прошла в спальню и достала с нижней полки шкафа спортивную сумку. Открыв "молнию", начала беспорядочно запихивать туда одежду.

Тимур появился в дверях.

— А знаешь что? Катись! Катись на все четыре! Только знай, что я оставлю тебя ни с чем, поняла? — осклабился он. Глаза нездорово блеснули. — Вали! Живи с ним, трахайся! Только скоро он тебя кинет, кому хочется иметь бессловесное полено. Фригидное бревно! И да, знай, что моя женщина кончает после каждого акта, и она явно не ровня тебе, ледяной статуе!

Я пропускала мимо ушей слова унижения. С каждой брошенной в сумку вещью я чувствовала себя более свободной, даже дышать становилось легче.

— Кстати, знаешь, кто она? Жена твоего ублюдка. Полина. И сегодня я узнал, что она ждёт от меня ребёнка. Да-да, представь себе, я не стреляю холостыми, — он рассмеялся и изобразил руками автоматную очередь. — Так что это ты пустая и немощная, даже не смогла родить мне сына! А она родит!

Полина любовница Тимура? Всё происходящее напоминало какой-то бред, сценарий дешёвой мелодрамы. Господи, во что превратилась моя жизнь? И есть ли из этого всего выход?

Затолкала в сумку последние тряпки и с силой закрыла «молнию». Повесила лямку на плечо и протиснулась мимо него в прихожую.

Моя некогда уютная квартира казалась сейчас пустой и холодной, а кровавые пятна на полу довершали мрачную картину. То, что долгое время казалось семьёй, рухнуло в одночасье, оставив послевкусие горечи и разочарования.

— К нему едешь? Ну и скатертью дорога! Пошла вон! — он поднял с пола рулон туалетной бумаги и кинул мне вслед. — Он бросит тебя, как бросил раньше. Вот посмотришь! Увидимся в суде, дура!

Я закрыла дверь и прислонилась спиной к холодному металлу. Лестничная клетка была пуста, этажом ниже раздавалось гулкое эхо чьих-то шагов.

Я не знала, куда идти, не знала, что будет дальше, но меньше всего на свете я хотела остаться здесь.

Всё кончено.

Марго

— Что ты делаешь, я же на дух не выношу эту гадость! — скривилась Рита, но всё-таки проглотила налитое. Внутренности обожгло огнём, из глаз брызнули слёзы. Часто дыша, Рита замахала ладонью у лица. — Фу-у, да как это пить можно вообще?!

— Пей-пей, тебе нужно! — Пушкин плеснул ей ещё немного и пододвинул тарелку с закуской-ассорти. — Только закусывать не забывай — развезёт.

Её и так уже порядком развезло. Перед глазами всё плыло, мысли путались, движения стали более плавными и заторможенными. Но стало легче — именно это и обещал Пушкин, когда откупорил литровую бутылку Джек Дениелс.

Когда Рита убежала из дома, то почему-то сразу позвонила именно ему. Ей нужно было выговориться кому-то, поплакаться в чью-то жилетку. Держать всё в себе не было никаких сил. Приехала к нему домой и рассказала всё-всё, не таясь. Пушкин слушал не перебивая, лишь иногда вставляя словечки: «вот это да», «офигеть», «жесть», не забывая при этом подливать подруге горючее.

Сегодня всё святое, что ещё хоть как-то худо-бедно зиждилось в семье Риты — рухнуло. Нет никакой красивой сказки о любви до гроба, и клятвы верности — это тоже полная чушь. И семьи у них никакой теперь тоже нет. Мать изменяет отцу, отец — матери. Все друг другу врут, строят за спиной козни. И она, Рита, не лучше…

Зато она решила для себя, что с этого дня перестанет плясать под дудку родителей. Туда не ходи, это не делай, то некрасиво… Тоже мне, моралисты! Пусть для начала разберутся в своих головах, а потом её воспитывают. И вообще, она уже давно не ребёнок, и хоть терпеть не может алкоголь, назло им напьётся до чёртиков. И домой не придет ночевать — будет слоняться всю ночь по скверам, распевая матерные песни. Она представила лицо своего чопорного папочки, когда ему позвонят из отдела полиции и расскажут, что задержали его единственную дочь, в нетрезвом состоянии спящую на лавочке.