Инквизитор - Борис Конофальский

— В монастырь? — В свою очередь удивился солдат.

— Так стройка то в монастыре. Орешник в клети под штукатурку пойдет.

— Ну, везите в монастырь, — ответил солдат и, подумав, спросил: — А монахи с вами за орешник рассчитываются?

— Нет, — мужики даже засмеялись, — мы же за барщину работаем. А про деньги управляющий сам с монахами договаривался.

Все было непонятно и запутанно. Солдат опять стал раздражаться.

— Идите, режьте и везите в монастырь.

— А барщина как же? — Не унимались мужики.

— Черт бы вас драл, идите, и до урожая считайте, что отработали.

Мужики загалдели, закланялись, пошли на улицу. Волков только было начал резать колбасу, только отпил пива, как в донжон вбежал стражник, один из тех, кого он посылал с аудиторами в малую Рютте.

— Господин коннетабль, — начал он.

— Вы дадите, мня поесть?! — Заорал солдат и в сердцах врезал кулаком по столу.

Стражник перепугался, а Ёган начал пихать его в двери, но Волков призывно махнул рукой.

— Ну, давай, что там у тебя?

— Мужики в малой Рютте упрямятся.

— Чего? — Не понял солдат.

— Двери городским господам не открывают, говорить с ними не желают, а один блажной так вообще собакой их травил, со двора гнал.

— И что говорят?

— Так ничего не говорят, не хотят с городскими говорить и все.

Солдат вздохнул.

— Я съезжу и посмотрю, — сказал сержант, сидевший в конце стола.

— Вместе поедем.

Волков тоже встал, вылез из-за стола, допивая пиво, а Ёган схватил с тарелки колбасу и побежал к выходу.

Мужик был хлипок, солдат был почти на голову выше его, да и в плечах шире. Со стороны казалось, что взрослый человек отчитывает подростка:

— Ты знал, что эти господа ходят по дворам по велению барона?

Мужик вздыхал, уставившись в пол, да чесал бороденку.

— А ты на них собаку травил, грозился их кольями бить. Почему?

— А что ж делать то? — Снова вздохнул мужик. — Они ж приехали нас записывать.

— И что?

— Так, значит, подати поднять хотят. А куда нам еще поднимать? Вона, — он обвел рукой свою убогую хату. — Гляньте, как живем. Не жируем.

— Никто тебе подати поднимать не будет.

— Ну, значит, оброк возьмут или на барщину лишний раз погонят, — не сдавался мужик.

— Мы здесь не для этого, — заявил худой аудитор по фамилии Деркшнайдер. — Мы здесь для того, что бы выяснить, правильно ли управляют имением. Хотим выяснить только это.

— Так уж известно, что будет. Вы все сначала выясните, потом запишите, а потом подати поднимите.

— Так, кто тебе это сказал? — Спросил солдат, хватая мужика за грудки.

— Да уж никто, сам докумекал.

— Сам? А на господ пса травить тоже сам докумекал?

— Ну, что ж, тоже сам.

— А знаешь, что тебе за это будет?

— А чего ж не знать? Знаю. Кнут будет. — Меланхолично произнес мужик. — Так нам не привыкать, наше дело, мужицкое.

Солдат без размаха влепил ему оплеуху, даже без размаха солдатская оплеуха тяжела. Мужик чуть не упал. Волков не дал упасть, поймал его за грудки. Встряхнул и снова спросил.

— Отвечай, кто тебя надоумил? Кто тебе сказал, что после переписи тебе подати поднимут?

Мужичонок стоял, сопел. Коннетабль схватил его за бороду, потряс и заорал:

— Отвечай! Или в подвал отведу!

Мужичонок упрямо молчал. Волков взбесился, хотел еще раз его ударить, но тут вмешался Ёган:

— Господин, думаю, тут без старосты нашего не обошлось.

Волков глянул на Ёгана, опять встряхнул мужика:

— Говори, староста тебя подбил, на господ собаку травить?

Мужик опять упрямо молчал.

— Зря ты, Николас, молчишь, — сказал Ёган. — Староста тебе не друг, он тут никому не друг, когда он нам другом был?

Мужичонка только вздохнул в ответ.

— Ладно, — Волков выпустил его и продолжил примирительно, — отвечай на вопросы этих господ, а я со старостой сам разберусь.

— И что, мне от вопросов легче жить станет?

— А, может, и станет. Староста и Соллон обворовывали и вас, и барина. А теперь эти городские господа все заново посчитают.

— Нам-то точно жить легче не станет. Может, только у барона серебра прибавится.

— Может, и тебе полегчает, мало ли, — обнадежил его Ёган.

— Да когда ж такое было, что мужику легчало?

— Хватит, — рявкнул Волков снова закипая. — Или будешь отвечать, либо сбирайся в подвал и под кнут.

— Ну, раз так — отвечу. Спрашивайте господа.

Аудиторы начали задавать ему вопросы, а мужик начал врать. А Ёган стал ловить его на вранье. Получался, какой то базар. Солдат не мог находиться в избе, хотелось извозить тупого мужика мордой по полу. Вышел на улицу устало сел на поленницу рядом с привязанной ободранной козой. Из-за угла хаты лениво потявкивал кобелёк. Тут же был сержант и пара стражников. Один из стражников, не молодой уже, подошёл к Волкову и спросил:

— Притомились, господин коннетабль?

— Притомился, — устало ответил солдат и вздохнул, — как будто лужу пытаюсь плетью высечь. Плетью машу, а толку нет. Что ни бы ни сделал, а делать ещё больше делать… И ни конца этому не видно ни краю… Дело всё там же стоит.

— А не правда, ваша… Вы как тут объявились, так зашевелилось, всё, забулькало, что в котелке, а раньше, как было? Болото! Пропал, к примеру, человек, да и Бог с ним, пошукали малость, поп отпел, как сгинувшего и всё! А старосты — воры, паскуды, а Соллон всех девок перепортил, а если кто из родни против был, так он того в бараний рог выворачивал. А сейчас всё по-другому, всё! И всё то вы.

— И упыря мы изловили, — добавил сержант. — Не шутка.

— Да изловили, — согласился Волков, но не стал он говорить им, что упырь то, наверное, не последний.

— А про мужика вы не серчайте, — продолжал старый стражник, — мужик он упрямей барана, всё от жадности своей, да от бедности. Ничего мы их переупрямим.

Из избы вышли аудиторы, худой нотариус Деркшнайдер, молодой Крутец, безымянный писарь и Ёган.

— Да, — не весело произнёс Деркшнайдер, — а мужик здесь зол. День то уже к вечеру клониться, а мы всего двух опросили, так мы долго тут провозимся.

— Сильно упрям мужик был, — спросил Волков.

— Мужик везде одинаков, — заметил Крутец, — не любит мужик, когда его записывают, думает, что больше брать будут после записи.