Ланарк: жизнь в четырех книгах - Аласдар Грэй

Toy поднялся наверх. В голове вертелось: «Я люблю ее» и «Ты идиот». Интересно, есть ли у нее поклонник и почему его не видно? Как бы то ни было, она танцевала с ним просто по доброте; ровней они быть не могут. Он представил себе ее приятелей, которые начнут потешаться над его потерянным видом, когда они танцевали. Она рассмеется и скажет: «Да он сущий ребенок!» Где бы спрятаться? Отовсюду из полутемных уголков слышался жаркий шепот, поэтому Toy отворил дверь на балкончик над танцевальным залом: в этом укромном месте складывались стулья. Кто-то там сидел, тяжело опершись на перила и положив голову на руки. Это был Драммонд. Toy никогда раньше не видел его в одиночестве, да еще таким подавленным. Драммонд со слабой улыбкой указал ему на стул:

— Как ты, Дункан? Почему не танцуешь?

— Не могу.

Сверху танцующие пары с шапками волос и мельканием вытягивающихся рук и ног казались подобиями морских звезд. Они подергивались и колыхались, словно их качали струи музыки. Когда музыка умолкла, они прибились к стене мелкими частицами, собирающимися в сгусток.

— Они отвратительны, Дункан, — со вздохом сказал Драммонд, — совершенно отвратительны, отвратительны абсолютно.

— Кто?

— Женщины. — Драммонд, глядя вниз, продолжал: — Одна ходила сегодня за мной по пятам и не сводила глаз… а десять минут назад ушла с другим. Наверное, мог бы ее поиметь, если бы только захотел. Но увидел Молли — и сразу как отрезало. Не знаю почему. Лучшее время ее позади, она помолвлена с ирландским ветеринаром, кокетничает напропалую…

— Молли Тирни?

— Я одно время за ней ухаживал. Она ведь хорошенькая, согласись. А теперь она меня избегает.

— Почему?

— Полагаю, из-за родителей: у нее — приличные, у меня — нет. Моя мать сказала ей: свинья тебе не пара. Это вынудило меня к незавидному выводу, что парой свинья ей все-таки была.

Оба помолчали, разглядывая танцующих. Потом Драммонд сказал:

— Я пытался излечить себя, воображая, как она писает, испражняется и менструирует, однако в сочетании с ней даже эти акты казались мне прекрасными.

— А как женщины менструируют? Регулярно в определенные дни?

— В возрасте Молли они на это способны, даже когда догоняют трамвай или стоят за мольбертом, обедают или спокойно разговаривают с подругой, — в точности как мы. Иногда она позволяла мне понаблюдать.

— Что?!

— У нас было много совместных маленьких тайн вроде этой, — угрюмо проговорил Драммонд.

Подобная сторона любви была для Toy за пределами любых фантазий. В полном расстройстве он потер лоб.

— Тебе больше повезет с женщинами, когда прославишься: мало кого из них не возбуждает успех, — продолжал Драммонд. — Джанет Уир гуляла с президентом студенческого представительского совета, но стоило Джимми Макбету прогреметь тем, что упился до полусмерти, как она дня на два переметнулась к нему. Потом, когда после фильма «Сирано де Бержерак» в моду вошли длинные носы, она положила глаз на меня. Я нравлюсь многим девушкам, как якобы некий символ. Отчасти это унизительно, но в некотором смысле выигрышно. Что ты думаешь о Джанет?

— Я ее не знаю.

— Она выглядит как Мона Лиза, однако ноги у нее симпатичнее. Вчера вечером она зазвала меня к себе в комнату и призналась в любви.

— О господи! — простонал Toy, колотя себя по лбу. Перед ним словно захлопнулись ворота, а потом их намертво заварили.

Драммонд потянулся и зевнул:

— Да, я тоже малость растерялся. Девушки, которые признаются в любви, ждут от тебя всякого безрассудства — требуют, например, в обмен искренности. Тем не менее ночь мы провели приятную. Знаешь, она оказалась девственницей. Я видел вокруг нее столько ухажеров, что никак этого не ожидал. Постарался не лишить ее невинности. Я чту целомудрие: жаль отнимать его забавы ради. Думаю, в конце концов она меня до этого доведет. Девственницы — народ ужасно целеустремленный.

— Мне надо в уборную.

Два часа спустя Toy стоял у входа, в унынии опираясь о перила, и провожал глазами последних участников вечера, которые расходились и поодиночке, и попарно. Мантию и квадратную шапочку он запер в шкафчике. Драммонд, все еще в костюме Дракулы, резвился на тротуаре среди хохочущих друзей.

— Я должен проводить женщину домой! — кричал он. — Я должен проводить домой какую-нибудь женщину. Лорна, Лорна, Лорна!

Он попытался обнять девушку, которая со смехом выскользнула у него из рук:

— Не сегодня, Эйткен, не сегодня!

Из двери вышла девушка в синем пальто и замешкалась, растерянно оглядываясь по сторонам. Драммонд учтиво взял ее за руку:

— Позвольте нам проводить вас домой, Марджори. Лицо девушки сморщилось в застенчивой улыбке.

— Извини, Эйткен. За мной должен приехать отец.

— Позвони ему — быть может, он еще не выехал. Скажи, что мы прогуляемся с тобой до самого дома. Я буду держать тебя за одну руку, Дункан — за другую. Двойной эскорт обеспечит тебе полную безопасность. — Девушка заколебалась. — Сейчас только половина двенадцатого. И вечер теплый, — мягко настаивал Драммонд.

— Ладно, — согласилась девушка и, мельком улыбнувшись Toy, вернулась в здание позвонить.

— Марджори чудная девушка, и вправду чудная девушка, — пропел Драммонд. — Не понимаю, почему думают, будто мне не могут нравиться чудные девушки.

Toy, глядя в небо, зевнул. В небе показались две-три звездочки.

— Спокойной ночи, Эйткен, — сказал он.

— Не уходи, — торопливо отозвался Драммонд. — Тебе что, не нравится Марджори?

— Не в этом дело, — проговорил Toy, однако появилась Марджори, и Драммонд взял ее за правую руку, a Toy — за левую: бережно и осторожно. Рука была маленькой, чуть теплой, не сухая и не влажная, и все мысли Toy сосредоточились на этом ощущении.

Они прошли, разговаривая о пустяках, по холму, по стальным трамвайным путям, отражавшим свет фонарей, через Келвин-ривер, а потом углубились в обсаженные деревьями улицы с рядами стандартных домов. Откуда-то со стороны университета послышался громкий лай, и навстречу им выскочила из-за угла на тротуар черная собачка.

— Это Джибби! — воскликнула Марджори и, присев на корточки, подставила колени под собачью голову. — Ну как ты, Джибби? А, Джибби? Хороший песик, Джибби, хороший, — приговаривала она, трепля собачку за мордочку.

Собачка, высунув язык, жмурилась от восторга. Марджори выпрямилась, и собачка бегом пустилась в обратном направлении. У калитки близ живой изгороди стояла высокая, чуть неуклюжая женщина. Ласково улыбнувшись, она поочередно подала руку всем троим.

— О, Эйткен, мы, конечно, уже встречались. А это, значит, Дункан. Как поживаете, Дункан? Спасибо вам обоим, что доставили мою дочурку домой в целости и сохранности. Муж сейчас заведет машину, чтобы отвезти вас в центр. Вы ведь не здесь живете?