Коломбина для Рыжего - Янина Логвин

Он отворачивается и проходит к краю сцены. Поставив микрофон в специальную стойку, опускает ее на уровень груди и садится за клавишный синтезатор… Один из музыкантов отвечает, что все готово, можно начинать, и Рыжий благодарно кивает в ответ. Поднимает над клавишами одну руку, затем другую… Коснувшись инструмента, ласково пробегает по нему пальцами. Пробует в связке несколько нот…

Все происходящее настолько нереально, что я не верю своим глазам.

– Ну вот, внучка, я же говорила, что твои старания сделать из Витьки человека не пойдут прахом. А ты «не играет, не играет». Зря, что ли, мы в детстве его грамоты в рамочки вставляли и на стену вешали? Мучили мальчишку столичными фестивалями? Вот тебе и пожалуйста, и перед людьми за правнука не стыдно.

– Да, я слышала. В последнее время Виктор снова стал садиться за рояль. Но я и подумать не могла, что он захочет вот так вот при всех…

В зале почти везде гаснет свет. Освещена лишь часть сцены и наш столик. Робкие ободряющие аплодисменты раздаются со всех сторон, и с каждой нотой, пока Рыжий разыгрывается, все более самозабвенно перебирая клавиши, музыка обретает нужное звучание. Обрывается вдруг, словно сорвавшись в немую пропасть, чтобы в образовавшейся тишине зазвучать новыми аккордами известной композиции Брайана Адамса. Нежными и осторожными. И если во французском языке я ничего не понимала, то здесь… «I Do It for You» узнала сразу.

Я раскрыла пересохшие губы, когда потемневшие глаза Рыжего коснулись меня, а в тишине зала, в котором набатом билось мое сердце, раздался его красивый голос. Мягкий, завораживающий, спокойный и мелодичный голос человека решившего песней сказать:

Когда все заканчивается, и гости (теперь уже щедро) благодарят неожиданного исполнителя аплодисментами, я понимаю, что стою на ногах. Возвышаюсь над столом, незаметно для себя поднявшись со стула, неотрывно глядя на приближающегося ко мне Рыжего, не чувствуя пол под собой, не чувствуя себя… Слыша только его слова, продолжающие звучать в голове.

«Таня, я делаю это для тебя…

…для тебя

…для тебя…»

Не в силах выдержать всю силу потрясения, закрываю лицо руками.

«В тебе и во мне. В нас. Неужели ты до сих пор не поняла?»

Качаю головой, запрещая себе верить.

Нет. Мне это снится. Снится! Праздник, платье, Рыжий… Еще вчера посмеявшийся над глупой девчонкой, а сегодня – исполнивший для нее красивую балладу.

– Коломбина, я хотел, чтобы ты улыбалась, а ты плачешь. Лучше бы я показал, как здорово умею ходить на руках.

– А для любимой бабушки не спел! – сентиментальным всхлипом встречает возвращение правнука Баба Яга, утирая платком уголки глаз. – Но это было замечательно, – довольно выдыхает. – Правду я говорю, а, Серж? – обращается к притихшему французу, и тот с готовностью кивает:

– Oui, madame!

Что-то еще лепечет на французском, хватаясь за бокал, но я не слышу его, иду в танцевальный круг вслед за Рыжим, чтобы приникнуть к его груди в медленном танце. Молчу, не зная, что сказать, и он не требует ответа. Мы просто крепче цепляемся друг за друга, чувствуя опаляющий нас жар и растущую в груди досаду на то, что не место, не время, что не одни…

…Когда он спрашивает, куда меня отвезти, я называю адрес общежития. Он не отрывает глаз от дороги, не спорит, не уговаривает остаться с ним. Он оставляет машину у подъезда и идет рядом со мной. Успокоив вахтершу купюрой, поднимается следом по лестнице, шумно дыша в затылок нетерпением и желанием, и я стараюсь ускорить шаг.

Мы оба знаем, что должно случиться, и почти бежим. Дверь ударяется о стену, платье слетает прочь, бросив волосы на лицо, и вот я уже оказываюсь в руках Рыжего – голодных, смелых, ненасытных, готовых в истомленном ожидании, наконец, взять свое, – встречая сумасшедший натиск его губ протяжным стоном.

– Я так хотел тебя, Коломбина! Весь день и всю прошлую ночь! Я умру, если ты мне сейчас откажешь, но и заставить не могу. Таня… Танька… – Его губы уже на шее, а ладони крепче сжимают бедра. – Танечка…

И такой мучительный вздох, как будто земля уходит из-под ног.

– Ради бога, не мучь, скажи…