Стигмалион - Кристина Старк

– Езжай к своей подружке Бекки.

– Я не могу пойти к Бекки!

– Это еще почему? Она вроде приличная девчонка.

– Потому что… там Вильям…

– Что-что? Повтори!

– Я не могу отправиться ночевать в квартиру Вильяма!

– Какие-то неполадки со связью. Ничего не слышу.

– Сейдж! Я не могу пойти к нему, черт побери! Не могу и все! – заорала я в трубку.

Связь оборвалась, и я разревелась. Попробовала набрать номер брата снова, но он, бессовестный, был вне сети. Бекки заглянула мне в лицо, погладила по голове и сказала, что не оставит меня, что бы я ни решила. Даже если я решу спать на мокром ковре и укрываться крышкой от унитаза – она ляжет рядом. Вот это подруга!

* * *

В час ночи, после безуспешных попыток навести порядок, мы пришли в квартиру Бекки. Я была на грани всех граней. Ночь, которая обещала быть лучшей в моей жизни, обернулась катастрофой. Я дрожала от холода и нервного истощения. Промокла до трусов, продрогла до синевы и напоминала только что откачанного утопленника.

Бекки распахнула дверь, пропуская меня вперед, и я вошла.

Над письменным столом горел свет, пахло кофе и чем-то очень приятным, и тишина стояла такая, что хотелось упасть в кровать и сразу же заснуть.

– Бекс, ты не знаешь, где те бумаги, что вчера передал отец Долорес? – послышалось из комнаты Вильяма, и в следующую секунду я увидела его.

Он вошел в гостиную по пояс обнаженный, с тонкой белой футболкой в руках, которую собирался надеть. Его волосы были влажными, как после душа. На бедрах низко сидели штаны, из-под которых виднелся пояс его боксеров (мои глаза, конечно же, не постеснялись заметить и это).

Ну здравствуй, прекрасное видение. Посмотри, кто к тебе приполз из грязного болота…

– Лори? Что случилось? – испугался он, глядя на меня во все глаза.

И этот страх, и изумление на его лице, и обнаженные плечи и грудь, которые я когда-то целовала, и руки, которые бросили футболку и собрались меня обнять, и вся неожиданность, и невыносимость этой ситуации – все это отбросило меня к двери. Я развернулась и быстро вышла на площадку. Я не могла находиться так близко к нему, слишком больно. Все равно что стоять на руинах большого города, в котором ты когда-то жил и был счастлив.

Я поеду в гостиницу. В моей сумочке немного денег и водительские права, я смогу снять номер…

За спиной послышались быстрые шаги, и в следующий миг Вильям обогнал меня и загородил дорогу.

– Лори. Останься у нас, прошу. Я уйду, если тебе так будет легче. А ты оставайся.

– Н-нет, не беспокойся, я найду, где переноче… – и я закусила губу, чтобы не разрыдаться.

– Господи, я убью их обоих, что же они творят, – едва слышно пробормотал он, хватая меня за плечи и разворачивая на сто восемьдесят градусов. – Пожалуйста, иди к нам. Меня там уже нет…

И он зашагал по лестнице вниз – едва одетый. Только куртку успел набросить на плечи. Ко мне подбежала Бекки и крепко взяла за руку.

– Идем, Лори. – Ее голос дрожал.

* * *

Я лежала в кровати Вильяма и не могла уснуть. Все здесь сводило с ума: запах его одеколона, который витал в воздухе. Его вещи, книги, его ноутбук, записки на норвежском, приколотые к стенке над столом…

Почему я снова здесь? Как это возможно? Какая потусторонняя сила заставила меня снова оказаться в этой постели? Наверное, это какая-то проверка на прочность. Тест на выживание. Сейчас включится свет, заиграет дурацкая музыка, откуда-то выскочит ведущий реалити-шоу в нелепом костюме и скажет: «А здесь у нас Долорес Макбрайд! И сейчас мы проверим, сможет ли она лечь в постель Вильяма Веланда и не сойти с ума от боли! Или все-таки нервишки не выдержат, и она начнет кричать, плакать и обнимать его подушку! Последняя минута теста пошла!»

Я не пройду этот тест…

Я свернулась калачиком и дала волю слезам, впиваясь пальцами в ткань одеяла, в простыни, в подушку. Сжимая вещи, которые обнимали его тело каждую ночь. Как не могла я…

Мой болеметр снова начал вибрировать, после чего, как обычно, позвонила мама:

– Родная, ты в порядке? Мы снова получили сигнал.

– Да, мам, все в порядке. Просто… просто ногу подвернула, – всхлипнула я. – Обезболивающего нет, идти в аптеку не могу… Так что я сниму его на ночь, о’кей? Не волнуйтесь, если штуковина начнет вам кричать, что не чувствует мой пульс.

– О’кей, поспи, милая. Наступит утро, и боль утихнет, вот увидишь.

– Хорошо, мам.

Я сняла болеметр и положила на прикроватную тумбочку. Сегодня и правда лучше его снять. Он сломается от перенапряжения, если я оставлю его на руке…

Бекки заглянула ночью, сказала, что уезжает к своему парню, но утром обязательно вернется, позвенела ключами от машины, пошуршала одеждой и ушла. Сон так и не пришел. Я выбралась из постели, надела пальто Бекки прямо на пижаму и вышла на балкон. Самое сердце ночи. Тишина, от которой можно оглохнуть. И холод, от которого можно растерять все зубы.

Интересно, где он сейчас, куда поехал, где спит. Спит ли…

Я поплотнее запахнула пальто, вышла из квартиры и спустилась на подземную парковку. Замерцали люминесцентные лампы, и я медленно пошла вперед, выискивая среди рядов машин «Теслу» Вильяма.

Та стояла в самом конце, отражая лаковой поверхностью свет тусклых ламп. Я подошла ближе, путаясь в ногах, и заглянула в салон. Вильям полулежал на сиденье, уложив согнутые в локтях руки на голову, так что были видны только губы и подбородок. Я открыла двери и тихо позвала:

– Вильям?

Он шевельнулся, уронил руки и сел, глядя на меня, как на привидение.

– Идем. Я так не могу. Спать в твоей кровати, пока ты мерзнешь здесь…

– До-ло-рес Мак-брайд, – произнес он по слогам. – И вот т-ты с-снова мне с-снишься. Снова и снова…

Он был сильно пьян. Не то чтобы в дрова, но с трудом складывал слова в предложения. На соседнем сиденье валялась на треть пустая бутылка джина. Из салона обрушился крепкий запах этанола и можжевельника.

– Серьезно? Джин?

– Самое лучшее обезболивающее, – спотыкаясь на словах, напомнил он.

Я сунулась в салон, нашла его руку и потянула за собой.

– Пошли.

Его рука оказалась влажной, и я замерла, когда обнаружила, что костяшки его пальцев истекают кровью. Теперь понятно, почему он пьет: ему больно.

– Ох… Ты притронулся к кому-то?

– Да. К стене, – кивнул он, указывая на белую гладь опорной стены, где штукатурка местами осыпалась и была запятнана кровью, как будто ее кто-то долго и упорно лупил, не жалея рук.