Подвеска Кончиты - Анна Князева

– Все – или ничего… – задумчиво повторил Вячеслав Алексеевич. – Какой опасный жизненный принцип! Многие им кичатся, но в результате теряют все.

– …и от выпавших павлиньих перьев остаются только дырочки в заднице. Амбиций – как не бывало! – подхватила Ирина.

– Роксана во всем дошла до конца. И в любви, и в ненависти, и в смерти. Она выбрала смерть… – Дайнека представила себе, как одиноко было Роксане в купе, как провокационно звучала зловещая подсказка вагонных колес: «Убить… убить… убить…»

Все замолчали. В повисшей тишине отчетливо раздался стук в дверь.

– Ну, Зинаида Дмитриевна, открывайте, опять кто-то пришел.

– Сидите, я сама открою… – Людмила Николаевна ловко вырулила из комнаты, старуха, не выдержав, подалась за ней.

– Скажите, Дмитрий Петрович, для чего Шепетов похитил Людмилу? – спросил Вячеслав Алексеевич. – Не для того же, чтобы спасти Валентина?

– Конечно, нет. Просто незадолго до этого ему позвонил Рак. Он не просил, приказал. К слову сказать, Шепетов пытался сопротивляться. Но ему пришлось выполнить приказ Рака.

Ломашкевич задумчиво потер подбородок.

– В этой игре осталась только одна неразгаданная фигура – Черный Монах. Человек, который пришел ниоткуда и ушел в никуда. Мне кажется странным, что в машине Крестовского была оставлена сумка с большими деньгами. В подобной среде не бывает рыцарских романов или романтических поступков.

Он помолчал и поднял глаза:

– Больше рассказывать нечего. Сегодня я передаю дела и возвращаюсь в Тюмень, – Ломашкевич почесал в затылке. – Угораздило же меня ввязаться! Почему бы этому не случиться на подъезде к Перми или, например, к Омску?

– Мы тоже сегодня уезжаем в Москву, – сообщил Вячеслав Алексеевич. – А где Люся?

– На кухне, – Зинаида Дмитриевна стояла в дверях, поджав губы.

– Что? – Дайнека с тревогой вглядывалась в лицо старухи.

– Лариска заявилась…

Дайнека выскочила из комнаты и тут же натолкнулась на мать. Она сидела в коляске у входной двери и плакала.

– Где она? – спросила Дайнека.

– Ушла… – Людмила Николаевна подняла заплаканное лицо. – Милая моя девочка, я не могу поехать с тобой. Я должна остаться здесь.

– Но почему, мама?!

– Я слишком ее люблю, – ответила мать и снова заплакала.

Река Есауловка берет свое начало в предгорьях Саянских гор и впадает в Енисей вблизи одноименной деревни, севернее города Красноярска. Это мелкая речка с пологими берегами. Летом в широких местах она обнажает каменистое дно. Там, где берега чуть выше, река становится уже и глубже. Так себе речка, подобных много, но именно она стала тем рубежом, который не сумел преодолеть командор.

28 февраля 1807 года всего в нескольких часах пути до Красноярска при переправе через реку Есауловку конь Резанова поскользнулся и упал вместе с ним на лед. Для изболевшегося, истощенного организма этот удар был роковым.

Казаки, которые сопровождали Николая Петровича от Якутска, подняли его, усадили на лошадь и поддерживали с обеих сторон. В Красноярск он прибыл, будучи без сознания. Сильная простуда и другие хворобы дополнились сотрясением мозга.

Расположившись в доме коменданта на Старобазарной площади, вблизи Воскресенского собора, Резанов впал в забытье. В бреду он торопил себя и своих спутников, желая побыстрей отправиться в путь. Он все еще хотел успеть доехать до Санкт-Петербурга, а потом вернуться к Кончите. Перемучившись ночь, под утро командор ненадолго открыл глаза. Утром 1 марта 1807 года он умер.

Когда Резанова обряжали для похорон, мешочек на шнурке с шеи снимать не стали. Надели мундир, красную ленту через плечо, ордена. В гроб положили шпагу. В течение двух недель земле тело не предавали – местные живописцы снимали с него портреты.

14 марта деревянный гроб поместили в металлический ящик и закопали в ограде Воскресенского собора, у стены, за которой располагался алтарь.

Дайнека зашла на кухню, где Зинаида Дмитриевна мыла посуду.

– Ко мне кто-нибудь приходил, пока меня не было?

– Парень, – Зинаида Дмитриевна повела рукой. – Высокий такой, светловолосый, красивый… Спрашивал, где ты. А как услыхал, что пропала, в лице переменился и – бежать. Я потом в окошко за ним глядела. Он и про машину свою забыл, подался куда глаза глядят.

– Он думает, что меня убили… – прошептала Дайнека.

– Кто он?

– Джамиль… – она собралась зареветь, но вдруг, побледнев, прошептала: – Зинаида Дмитриевна…

– Чего тебе, милая? – участливо спросила старуха.

– Где мои джинсы?

– В которых ты потерялась? Так рваные они были, грязные, я их и выбросила.

– Когда?.. – упавшим голосом спросила Дайнека.

– Утром еще, – почувствовав себя виноватой, Зинаида Дмитриевна достала из мусорного ведра Дайнекины джинсы. – Вот они.

Девушка схватила их и стала шарить в карманах. Из заднего достала свернутый лист, из правого бокового – мешочек, что дал ей Джамиль. Подошла к окну, развязала мешочек и вынула из него… золотую подвеску: огромный желтый, как солнце, бриллиант с лучиками-дорожками из маленьких диамантов. Потом развернула лист с ксерокопией старинного черновика, где рукою Резанова была нарисована та же подвеска и рядом – склоненная головка Кончиты.

Подняв глаза, Дайнека словно окаменела, боясь поверить в то, о чем сейчас думала…

У выхода на посадку стояли Вячеслав Алексеевич, Дайнека и Сергей Вешкин. Их провожали Ирина и Эдуард Марцевич.

Ирина грустно молчала, изредка поглядывая на Дайнеку.

– Знаешь, кто мне сегодня звонил?

– Кто? – спросила Дайнека.

– Кринберг. Предложил свои услуги Турусову.

– Зачем?

– Шепетов погиб, а это значит, что состоятся повторные выборы. Так что приезжай, будем работать с Кринбергом, – не сдержавшись, Ирина захохотала.

– Ну уж нет! – поежилась Дайнека. – Теперь без меня!

Внезапно она увидела Козыревых. Марина бежала навстречу, широко раскинув руки.

– Боялась опоздать! Мы тоже скоро едем в Москву! Володя получил перевод!

– Здорово! – Дайнека обняла сестру и сдержанно кивнула ее мужу.

– И еще… – Марине не терпелось поделиться своей радостью. – У нас скоро будет третий ребенок!

Владимир Козырев испуганно взглянул на Ирину. Та, прижавшись к Марцевичу, взяла его под руку.

– Марина… – Дайнека обратилась к сестре. – Прошу тебя, присматривайте за мамой.