Битва за Рим - Колин Маккалоу

— Разве смерть — неведомое?

— А ты иного мнения? Тем более неведомое, чем слаще жизнь.

— Наверное — иногда…

Корнелия откашлялась.

— Почему бы тебе не называть меня мамой?

— Зачем? Ты оставила нас, когда мне было десять лет, а сестре — пять.

— Потому что я больше ни минуты не могла жить с этим человеком.

— Что неудивительно, — сухо отозвался Друз. — Он был не из тех, кому в гнездо можно подбросить кукушонка.

— Ты имеешь в виду Мамерка?

— А кого же еще?

— Он — твой родной брат, Марк Ливий.

— То же самое всегда твердит своей дочери о своем сыне моя сестра, — молвил Друз. — Но достаточно всего раз взглянуть на маленького Цепиона, чтобы даже круглый дурак сообразил, чей он отпрыск.

— Тогда тебе стоит взглянуть на Мамерка повнимательнее. Он — настоящий Ливий Друз, а не Корнелий Сципион. — Помолчав, она добавила: — И не Эмилий Лепид.

Перед ними вырос дом Друза. Войдя, Корнелия растерянно огляделась:

— Никогда не видела этого дома. Твой отец и впрямь обладал безупречным вкусом.

— Но ему, к сожалению, недоставало безупречного человеческого тепла, — горько ответил Друз.

Мать искоса взглянула на сына, но промолчала.

* * *

Повлияло ли проклятие Сервилии на планы судьбы и Фортуны или нет, но Ливия Друза поверила в злой глаз дочери. Она уже понимала, что умирает, и не могла найти иной причины, кроме проклятия. Она произвела на свет четырех детей без малейших затруднений, почему же пятое дитя должно ее погубить? Всякому известно, что каждый последующий плод вынашивается легче предыдущего.

При появлении в дверях полной старухи Ливия Друза широко раскрыла глаза, недоумевая, кому пришло в голову заставлять ее расходовать угасающую энергию на общение с какой-то незнакомкой. Но незнакомка кинулась к ней, широко раскинув руки.

— Я — твоя мать, Ливия Друза, — проговорила она и, присев на кровать, заключила свою девочку в жаркие объятия.

Обе зарыдали, не вынеся неожиданности встречи и мысли о стольких потерянных годах; затем, устроив дочь поудобнее, Корнелия пересела в придвинутое к самой кровати кресло. Уже начавший туманиться взор дочери впился в простоватое лицо, свойственное всем Сципионам, старушечий наряд, неухоженную прическу. В этом взоре сквозило недоумение.

— Я-то представляла тебя красавицей, мама, — призналась она.

— Ты хочешь сказать, заправской погубительницей мужчин.

— Отец, даже брат…

Корнелия погладила ее худую руку и улыбнулась.

— О, они — Ливии Друзы, что тут еще скажешь? А я люблю жизнь, девочка! И всегда любила. Люблю смеяться, не слишком серьезно отношусь ко всему окружающему. Среди моих друзей хватало и мужчин, и женщин. Но — друзей! Однако в Риме у женщины не может быть друзей-мужчин без того, чтобы полгорода не решило, что у нее на уме нечто иное, кроме простого общения. Как оказалось, того же мнения придерживался твой отец. Мой муж. А я все равно не хотела отказываться от друзей — и мужчин, и женщин. При этом я не могла смириться со сплетнями и с тем, что твой отец неизменно верил всему, что болтали о его жене. Он ни разу не принял мою сторону!

— Значит, у тебя так и не было любовников? — спросила Ливия Друза.

— Не было, пока я жила с твоим отцом. Я стала жертвой злых сплетен. И все-таки я поняла, что если останусь с твоим отцом, то погибну. Поэтому после рождения Мамерка я не стала разубеждать его, когда он вообразил, будто мальчик приходится сыном старому Мамерку Эмилию Лепиду, одному из моих ближайших друзей. Однако и он не был моим любовником, как, впрочем, и все остальные. Когда старый Мамерк предложил усыновить мое дитя, твой отец немедленно согласился — при условии, что и я покину его дом. Однако он так и не развелся со мной — не странно ли? Старый Мамерк был вдовцом, поэтому он с радостью принял у себя мать усыновленного им ребенка. Я попала в гораздо более счастливый дом, Ливия Друза, где прожила со старым Мамерком как его жена, пока он не умер.

Ливия Друза заставила себя приподнять голову от подушки.

— А я была уверена, что ты потеряла счет любовникам!

— Так оно и было, милое дитя, но уже после смерти старого Мамерка. Целые дюжины! Однако, да будет тебе известно, любовники надоедают. Они — всегда лишь способ изучения человеческой натуры в отсутствие сильной привязанности. Наступает день просветления — и ты осознаешь, что любовная связь доставляет больше хлопот, чем она того стоит, и что-то неуловимое, чего тебе недостает, так и не найдено. С последним любовником я рассталась уже несколько лет назад. Я чувствую себя гораздо счастливее, просто живя со своим сыном Мамерком и наслаждаясь обществом друзей. Во всяком случае, так обстояло дело до его женитьбы. — Она скривилась. — Невестка мне не по нраву.

— Мама, я умираю! Теперь я тебя никогда не узнаю!

— Лучше что-то, чем совсем ничего, Ливия Друза. Не стоит во всем винить твоего брата. — Корнелия не испытывала колебаний, говоря чистую правду. — Оставив твоего отца, я не делала попыток увидеться с тобой или с твоим братом Марком. Могла бы, но не делала… — Она выпрямилась и ободряюще улыбнулась дочери. — Кто это сказал, что ты умираешь? С тех пор как ты родила своего ребеночка, минуло уже почти два месяца. Что-то долго он тебя убивает!

— Я умираю не из-за него, — прошептала Ливия Друза. — Меня прокляли. Я стала жертвой дурного глаза.

От удивления Корнелия разинула рот.

— Дурной глаз? О, Ливия Друза, это же небылицы! Ничего подобного не существует.

— Нет, существует.

— Не существует, дитя мое! И кто способен так люто ненавидеть тебя? Уж не бывший ли твой муженек?

— Нет, он обо мне даже не вспоминает.

— Тогда кто же?

Однако Ливия Друза затряслась, не желая отвечать.

— Нет, скажи! — Повелительные нотки в голосе матери лучше всего остального выдавали в ней представительницу рода Сципионов.

Больная скорее выдохнула, нежели произнесла вслух имя дочери:

— Сервилия…

— Сервилия? — Корнелия усиленно соображала, сведя на переносице брови. — А-а, дочь от первого мужа?

— Да.

— Понятно. — Она потрепала Ливию Друзу по руке. — Не стану наносить тебе оскорбление, обвиняя в этой беде единственно твое воображение, однако тебе следует побороть страх. Зачем доставлять девчонке столько удовольствия?

Заметив на полу тень, Корнелия обернулась и, узрев в дверях высокого рыжеволосого мужчину, одарила его приветливой улыбкой.

— Ты, наверное, Марк Порций, — сказала она, вставая. — Я — мать Ливии Друзы. Только что мы беседовали с твоей женой по душам. Пригляди-ка за ней, а я схожу за ее братом.