Полный НяпиZдинг - Макс Фрай

Удивительно, но Незнайка эту волшебную палочку в итоге все-таки получил, потому что был довольно добрым сказочным персонажем, и некоторые прекрасные поступки совершал естественным образом, даже не обдумывая, хороши они или нет.

Вот так и мы со своими котиньками и собаченьками (и хомяками, разумеется, как же без хомяков) вовсе не хотим продемонстрировать миру хорошее поведение, а просто любим их, потому что не любить вот это абсолютно бессмысленное с практической точки зрения, бесполезное в хозяйстве теплое и живое решительно невозможно. И возимся с ними не ради раздачи волшебных палочек, которых, разумеется, не бывает, а просто от избытка любви, зачем-то вырабатываемой сердцем. Абсолютно бескорыстной любви.

И это идет в зачет.

И

Инквизиция

– На хрена нужна Инквизиция? Зачем кого-то допрашивать и мучать? И так все со всеми ясно: все дураки. Но это поправимо! – говорит мой внутренний протестантский пастор. – Я сейчас запишу основные тезисы, пусть читают, умнеют и исправляются. А кто не поумнеет и не исправится, тому мой внутренний дзенский монах каааааак даст палкой! Бымц! – и весь разговор… Что? Дьявол? Ну и что? Пусть тоже читает тезисы, умнеет и исправляется. Как это – не исправится? Тогда, значит, не настоящий дьявол, а самозванец, настоящий не может быть таким дураком. И его тогда тоже палкой. Бымц! Какая еще Инквизиция, зачем такая глупость вообще?

Истории, где чудеса случаются с детьми, рассказывать гораздо проще. С рассказчика как бы спросу меньше. Ребенок (в рамках текущей культурной традиции) – это такое специальное полезное существо, с которым случаются чудеса. Положено ему, он ребенок. У него полет фантазии на крыльях воображения, а даже если не только фантазии и не только на крыльях, все равно в любой момент можно напустить на ребенка отца (маму, старшую сестру, постороннего дядю), который за ухо вытащит из чудес и поведет обедать. А если не вытащит и не поведет (сразу вспоминаем «Все тенали бороговы», например), то это он сам дурак, проморгал. А теоретически мог бы! Поэтому все, что происходит (в историях о чудесах) с ребенком, воспринимается сказкой. Которая, согласно поговорке, ложь, а в ней намек (на бездну, в которую мы предпочитаем не всматриваться, и прочую цветущую сложность, которую так приятно обсуждать за кофе и ликерами, изредка, не увлекаясь, и иронично посмеиваясь в нужных местах).

Зато как только на месте ребенка в рассказе про чудеса появляется взрослый, дело сразу приобретает серьезный оборот! Никто этого взрослого за ухо в «нормальную жизнь» обедать не потащит (то есть по сюжету, может быть, и потащит, но в наших предварительных ожиданиях все-таки нет). Поэтому рассказ про чудеса, случившиеся со взрослым, выглядит как бы серьезней. И с автора сразу как бы больший спрос. На нем как бы больше ответственности! («Как бы» в данном случае не слово-паразит, а необходимое вспомогательное средство передачи смысла.)

В заключение я хочу сказать, что это мое наблюдение про литературных детей и литературных взрослых – не бог весть что. Скорее всего, оно вообще легко опровергается какими-нибудь фактами. А может, и не опровергается. Мне все равно. Мне был нужен повод сказать, что в жизни все ровно так же. В смысле, в детстве нам (многим из нас) и правда совершенно задаром достаются если не сами чудеса, то уж точно возможность побыть существом, с которым они хотя бы теоретически могли бы случиться. А потом мы вырастаем и становимся всякой хней. И вот у этой хни, которой мы вынужденно (биологически вынужденно) стали, есть прекрасная жизненная задача: вернуть себе – в себя? – короче, снова сделать собой это замечательное существо, способное увидеть, услышать, почувствовать, пережить кое-что взрослому не положенное. То есть положенное, но не по умолчанию, а только если сам возьмет.

История дезертирства

Когда мне было двадцать лет, мне удалось найти работу мечты. Натурально. Работа комендантом библиотеки Политехнического института требовала находиться на рабочем месте примерно часа три, не больше. А два с половиной часа из этих трех – спокойно сидеть в своем кабинете и читать книжку. Работы было – выдавать уборщицам хозяйственное мыло и тряпки для мытья полов. И еще мастику для их натирания. Изредка вызывать по телефону мастера починить какую-нибудь поломку. Еще побеседовать с окружающими библиотекаршами о смысле жизни, если поймают в темном коридоре. И это все.

Все остальное время можно было гулять, где вздумается и творить, что взбредет в голову, для меня это было важно. На дворе стоял восемьдесят пятый год прошлого века, и мне только что удалось познать чудо ежедневного посещения кофейни, где все друг с другом знакомы, чудо разглядывания американских журналов «АЯ» про подпольное советское авангардное искусство, чудо создания шедевров этого самого подпольного искусства на коленке и еще много разных чудес. А на чудеса требуется свободное время. И деньги на кофе и сигареты. Затем и нужна была работа мечты: кофе и сигареты покупать. А так-то можно и совсем без работы.

В общем, работа мечты у меня была всю зиму и большую часть весны. От этого у меня появилось удивительное чувство устроенности в жизни. Не знаю, как лучше сказать. Ну типа окружающий неприветливый советский мир внезапно повернулся ко мне своей безопасной стороной. Раньше меня удивляло, что вокруг как-то устраиваются, живут и не тужат, и вдруг у меня тоже получилось устроиться. И жить, не тужить.

Однако в середине весны произошла катастрофа. В ту пору было принято периодически издеваться над людьми умственного труда, посылая их на какие-то грязные неквалифицированные работы. Сотрудников библиотеки отправили работать на овощебазу, на целый день. И меня вместе с ними, хотя труд у меня был не такой уж умственный. Ну или все-таки умственный – хозяйственное мыло уборщицам выдавать? В общем, решили, что ссылки на овощебазу я тоже заслуживаю. И мы поехали туда.

Сперва долго ехали куда-то за город, и это было приятно, я вообще люблю кататься в автобусах. Окружающие библиотекарши были мрачны, обсуждали, какое безобразие эта овощебаза, хорошо хоть нечасто, пару раз в год, вполне можно потерпеть.

Потом мы приехали и сошли в ад. По крайней мере, мне так показалось. В аду царил полумрак, и пахло гнилой капустой. Кто познал этот аромат, знает, о чем речь, кто не познал, извините, слов для его описания в человеческих языках нет.

Нам с библиотекаршами раздали большие ножи и принялись инструктировать. По всему выходило, что мы должны отсекать от гнилой капусты какие-то особо гнилые листья, пока трижды не пропоет петух. Ну или пока не закончится рабочий день.

Что было дальше, я не знаю. Потому что у меня наконец-то прошел первый шок и сразу же начался второй. Но уже не парализующий, а побуждающий к действию.

Буквально секунда у меня ушла на то, чтобы понять: моя работа мечты на этом закончилась. И никакой «устроенности» в жизни больше не будет. И «жить, не тужить» тоже вряд ли получится. Потому что если цена за это – покорное пребывание в капустном аду по неизвестно чьему велению, такую цену я заплатить не могу. Мне просто нечем. Ни капли терпения у меня нет.