Не так давно. Пять лет с Мейерхольдом Встречи с Пастернаком. Другие воспоминания - Александр Константинович Гладков

Станиславского, исписывавший свои ранние дневники пламенными панегириками учителю, вдруг в один прекрасный день почувствовал необходимость уйти от него. Так же потом поступали и его собственные лучшие ученики. Худшие всегда оставались.

Тогда, рядом с ним, все это казалось не так. Иногда нам попросту хотелось, чтобы Мейерхольд хоть немного перестал быть Мейерхольдом: был бы уживчивее, добродушнее, терпеливее. Но он не удостаивал нас этой милости и упрямо и злонамеренно оставался самим собой: странным, невозможным, непонятным и гениальным.

Может быть, все — таки прав Бальзак, сказавший: «Большое дерево иссушает почву вокруг себя. Оно высасывает все соки, чтобы цвести и плодоносить»?

Не поэтому ли мейерхольдовские семена давали бурный рост и цвет вдали от самого дерева, а все, что росло рядом, казалось незначительным?

Или это обман зрения: лишь закон контраста делал всех маленькими? Мне кажется, что вернее последнее.

У Марины Цветаевой есть замечательный цикл стихов, называвшийся «Ученик». Поэт говорит:

Есть некий час — как сброшенная клажа:

Когда в себе гордыню укротим.

Час ученичества — он в жизни каждой

Торжественно — неотвратим…

А дальше — как будто это говорится Мейерхольдом учителем:

Я учу: губам полезно

Раскаленное железо.

Бархатных покров полезней

Гвозди — молодым ступням.

А еще в ночи беззвездной

Под ногой полезны бездны…

Раскаленного железа и гвоздей хватало. Бездн тоже.

Но те, кто проходил через это, делались мастерами. Наперекор учительской ревности, изменчивости, недружелюбию, подозрительности. Наперекор собственному своему желанию быть послушным, примерным, благополучным. С ним это не удавалось. Он не терпел гордецов и обидчивых, но трижды не терпел этих послушных. Они благоразумно оставались при нем, но он их не замечал. А с непослушными иногда впоследствии примирялся. Не со всеми, но с некоторыми. Со всеми не успел.

Молод Мейерхольд в костюме Пьеро. Рисунок с дарственной надписью - Александру Гладкову; «Новому другу, которого я не хотел бы (никогда) потерять.

Гладкову Александру Константиновичу с приветом и благодарностью В. Мейерхольд. 193S г

Вс. Мейерхольд и Э. Гарин Репетиция "Ревизора"

Б. Пастернак, Вс. Мейерхольд и А. Гладков. 1936

Вс. Мейерхольд на Всесоюзной режиссерской конференции. Июнь 1939

Вс. Мейерхольд и В. Маяковский на репетиции комедии «Баня». 1930

Вс. Мейерхольд на репетиции "Последний решительный"

Зинаида и Борис Пастернаки с сыном Леней. Переделкино, 1946

К. Чуковский поздравляет Б. Пастернака с присуждением ему и Нобелевской премии. 1958

Андрей Платонов. Зима 1950

Илья Эренбург. 1964

Сцена из спектакля «Давным — давно» в Центральном театре Советской армии. Шура Азарова — Л. Добржанская, поручик Ржевский — В. Пестовский. 1942

А. Гладков с участниками спектакля «Давным — давно»

Кадр из фильма «невероятный Иегудиил Хламида» (1969). Режиссер Н Лебедев Алексей Пешков — А Кочетков, Саша — И. Ефимов.

Кадр из фильма «Зеленая карета» (1967). Режиссер Я Фрид. Варя Асенкова — Н. Тенякова

Последний вечер перед своим арестом он провел у Э. П.Гарина, с которым за два года до этого расстался конфликтно и резко. Гарин в это время снимал в Ленинграде фильм «Доктор Калюжный». В. Э. пришел неожиданно — простой, приветливый, легкий. Он пил, не очень весело шутил, просидел несколько часов и ушел в светлую, летнюю ленинградскую ночь по пустынному Кировскому проспекту к дому на набережной Карповки, где у него была квартира. Там его уже ждали. Больше его никто никогда не видел…

В это время шел обыск и на его московской квартире, где оставалась З. Н.Райх.

Я начал эту главу с имени ученицы, друга и жены В. Э.Мейерхольда — Зинаиды Николаевны Райх. Восемнадцать лет она была его верным спутником, и, говоря о нем, нельзя не рассказать и о ней.

При жизни у нее было много недругов — теперь их почти нет.

Так часто бывает с большими людьми, а З. Н.Райх была человеком незаурядным, хотя в данном случае и сам Мейерхольд все сделал для того, чтобы его близость не принижала любимого человека, а поднимала и растила. И он этого достиг.

В 1917 году молодая красивая женщина работала в Петрограде в редакции газеты «Знамя труда», той газеты, которая первая напечатала «Двенадцать» А. Блока и вокруг которой группировались поэты и художники, сразу признавшие Октябрьскую революцию. Там впервые ее встретил Мейерхольд. Но она тогда еще была вся заполнена вспыхнувшим чувством к Сергею Есенину. Ей было двадцать три года, когда она стала его женой. Но брак этот скоро рухнул, и в 1921 году мы видим З. Н. уже в Москве студенткой ГВЫРМа на Новинском бульваре. Вскоре в запутанных, кривых переулках между Тверской и Большой Никитской можно было встретить бродящих, тесно прижавшихся друг к другу и накрытых одной шинелью мужчину и женщину. Он знаменит, немолод, утомлен и болен. Она пережила тяжелую драму разрыва с мужем и вела полунищее существование с двумя маленькими детьми. Это были Мейерхольд и З. Н.Райх. Вокруг них шумело много молодежи: требовательных и ревнивых учеников, которые не хотели уступать его кому бы то ни было. Она еще ничего не умела, но у нее был исконный женский дар — быть на высоте любимого человека; дар, превращавший судомоек в императриц. Полюбив, он сделал ее первой актрисой свое-* го театра с той не знающей оглядки смелостью, с которой Петр I короновал Марту Скавронскую.

На премьере «Великодушного рогоносца» будущая исполнительница роли Стеллы вместе с прославленным постановщиком спектакля вертела мельничные крылья, так как рабочих сцены у молодого театра еще не было,