Гардемарины. Закон парности - Нина Соротокина

Тайная депеша из Кенигсберга сообщила Лядащеву не только об аресте Блюма. Там была еще одна весьма приятная весть, которой редко украшают деловые бумаги. На фрегате «Св. Николай» плыла в Петербург Мелитриса Репнинская, в замужестве княгиня Оленева. Когда Лядащев думал об этом, на лице его появлялась улыбка, и как понимал он по напряжению лицевых мышц — глупейшая! Он даже не поленился подойти к зеркалу проверить, так ли это. Так… из зеркальной глубины на него пялился немолодой, плохо выбритый, счастливый идиот.

Кто подсказал Оленеву везти жену морем, Лядащев не знал, но находил это решение мудрейшим. По его сведениям, Тайная канцелярия так и не пронюхала о мнимом отравлении государыни, но если кому-то очень надо было опорочить Мелитрису, этот кто-то может повторить свой подвиг, и тогда упрятанные в воду концы этого дела мигом просохнут и вспыхнут порохом. Сейчас бывшей фрейлине ее высочества не надо попадаться лишним людям на глаза. При дворе о ней как будто забыли, важно, чтоб и не вспомнили. Надобно будет посоветовать Оленеву увезти жену куда-нибудь на загородную мызу. И еще не мешает позаботиться, чтоб на таможне какой-нибудь рьяный дурак из паспортного отдела не проявил излишнего служебного рвения.

Подумалось было вдруг, что недурно бы найти господина, написавшего донос на Мелитрису. Зачем это ему понадобилось? Может, это и есть ключ к разгадке? Но мысль эта забрезжила где-то на окоеме сознания и исчезла дымком. Лядащев был еще к ней не готов. Главной казалась необходимость выяснить, зачем барон Диц приехал в столицу? Ответ на этот вопрос Диц должен был дать своим поведением.

А поведение барона было весьма примерным. От поставленного Лядащевым наблюдателя стали поступать сведения. Барон был гостем лучших фамилий Петербурга, якшался с английским послом, покупал живопись. В конце отчета агент приписал, что к картинам Диц только приценяется, один раз участвовал в аукционе и опять ничего не купил. Перекупщики живописных полотен поговаривают, что барон хочет скупить все за бесценок, для чего связался с весьма темной личностью, в прошлом художником и аукционистом, а теперь горьким пьяницей. Фамилия пьяницы была неприметной — Мюллер. «Стало быть, соотечественник, — отметил Лядащев, — надо будет с этим немцем потолковать… со временем».

Тайная цифирь Сакромозо была расшифрована и вызвала большое недоумение секретного отдела. Может, это пароль? Но пароль запоминают, а не зашифровывают на клочке бумаги. Лядащев, признаться, тоже зашел в тупик. Но нашелся умный человек, простой шифровальщик, который высказал предположениеа может, это талисман? Супруга его покойная была крайне ревнивой особой, шлялась к гадальщику-иноземцу и таскала домой подобные записочки. Точное их содержание шифровальщик не помнил, но все они начинались подобным образом: «некоторый господин», «некоторый друг человеков!..» Лядащев согласился с догадкой шифровальщика, правда — она всегда очевидна. Как ни странно, имея на руках так называемый «талисман», Лядащев решил, что готов начать разговор с рыцарем. Нелепая шифровка подсказывала — человек, доверяющий судьбу гаданиям и прочему суеверию, уязвим куда больше, чем циник, каким Сакромозо хотел казаться.

Допрос состоялся в камере. Лядащев не захотел брать никого, кроме писца. Разговор начался по всей форме: имя, фамилия, родозвание, место жительства…

— Пишите, Огюст Бромберг, банкир, — хмуро сказал Сакромозо.

— Предпочитаете быть банкиром? Ах, маркиз Сакромозо, это только затянет наш допрос.

— Ладно… Пишите, что хотите. В конце концов я могу просто не отвечать на ваши вопросы?

— Зачем вы поехали в Кистрин?

Сакромозо внимательно посмотрел на Лядащева, потом поскреб всей пятерней бороду.

— Вам это известно, — сказал он деловито, решив быть предельно откровенным. — Я приехал в Кистрин, чтобы встретиться с их величеством королем Фридрихом.

Все последующие ответы Сакромозо и далее начинал этой дурацкой фразой: «вам это известно», известно, зачем рыцарь ездил в Лондон, зачем заезжал в Логув, почему вышел из игры: «И дураку должно быть понятно, что после Цорндорфской победы король пребывают в отвратительном душевном состоянии, зачем их величеству еще одна плохая новость — депеша из Лондона?» Лядащев понял, что рыцарь будет жевать эту мякину на каждом допросе и еще, не дай Бог, возьмет инициативу на себя.

— И чтобы не огорчать короля, вы решили дать деру, а деньги прикарманить? — спросил он жестко.

— Эти деньги я заработал сам, то бишь мой банк, — парировал, вскинув голову, рыцарь. Ладно, подступим с другой стороны.

— А теперь скажите, милейший, зачем ваши люди похитили Мелитрису Репнинскую и везли ее в Берлин?

Очевидно, Сакромозо успел продумать все ответы, потому что глазом не моргнув выпалил:

— Сия вздорная девица шантажировала нас уверениями, что отравила русскую государыню, и даже требовала награды за свой мерзкий труд. Ее надобно было хорошо допросить в Берлине.

— Но в шифровке на ваше имя сообщалось, что Репнинская действовала по вашим указаниям. Кто дал ей подобное задание?

Ответ был поспешен и наивен.

— Никто подобного задания ей не давал. Это была ее личная придумка.

— Кто в Петербурге послал шифровку в Берлин?

— Агент по кличке Брадобрей. С ним оная авантюристка, очевидно, и поддерживала связь.

Это брошенное в запальчивости «очевидно» указывало на то, что Сакромозо собирался разыгрывать в крепости роль простака. Он-де в Кенигсберге только деньги на войну зарабатывал, а шпионскими делами вершили другие.

— С каким заданием явился в Россию барон Диц? Лицо Сакромозо выразило глубочайшее изумление.

— Насколько мне известно, барон поехал в Россию по делам меценатским и родственным. Он светский человек! Какое у него может быть, как вы изволили выразиться, задание? Он сам себе приказывает. В России служит его брат, кажется, двоюродный, генерал-майор Диц.

— Светский человек и чистейшая душа, говорите? А нимб над головой его не светится?

— Не думаю, — лениво процедил Сакромозо, но тут же спохватился, — я отказываюсь говорить в таком тоне! — он отвернулся и принялся рассматривать узор плесени, украшавший угол потолка.

— Это пока не разговор, а только прикидка. Вы тут поразмыслите на досуге, если хотите жизнь себе сохранить. А то ведь «некоторый искренний друг» и испровергнуть ее сможет, так сказать, к чертовой матери! — Лядащев насмешливо изогнул губу.

В первый момент Сакромозо смутился, в словах бывшего кучера звучала откровенная издевка, потом лицо рыцаря набухло пунцовым цветом, он суетливо начал тереть руки, а потом закричал, срываясь на фальцет:

— Я требую к себе уважительного отношения! Еще я требую чистое белье, письменные принадлежности, адвоката и хорошего кофе вместо этой бурды!

— А молока страусинного не желаете? — едко осведомился Лядащев и ушел, хлопнув дверью.

После этого разговора с рыцарем Лядащев потребовал дубликат шифровки, которую отняли у Брадобрея. Шифровка была доставлена. Она по-прежнему была вшита в дело Мелитрисы Репнинской.