1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных - Роберт Кершоу

«Внезапно они будто сквозь землю провалились. Наверняка скрылись в каком-нибудь естественном углублении на склоне холма. Вокруг танка виднелись кусочки торфянистой земли, разбросанные взрывом наших мин. Пулеметная очередь по флангу нашей колонны звучит морзянкой. Потом справа выходят немецкие солдаты, вжав голову в плечи, они открывают огонь по русским. Эти наступают цепочкой, щедро поливая все вокруг автоматными очередями. Противотанковое орудие выпускает пару снарядов по русскому танку. И тут на вершине холма появляются силуэты еще двух русских танков…»

Вот такие бои местного значения и определяли характер наступления танковых сил немцев. Спору нет, остановить их было невозможно, однако это отнюдь не означает, что наступление выглядело прогулкой.

Случались и драматические эпизоды. После подавления очередной попытки русских ударить из засады немцы решили удостовериться, есть ли уцелевшие среди тех, кто лежал вокруг подбитого танка. «Им уже ничем не помочь», — заключил немецкий военврач, осмотрев раненых и убитых.

«Один из немцев осмотрелся вокруг в поисках хотя бы полевых цветов, но ничего не было, разве что ярко-красные маки, рдевшие среди тучных колосьев пшеницы. Солдат, помедлив, все же сорвал несколько маков, потом прибавил к ним пучок колосьев и этим импровизированным букетом прикрыл лицо погибшему русскому. Его товарищи безмолвно наблюдали за происходящим, задумчиво пожевывая зачерствевшие корочки хлеба».

И, что самое интересное, отмечает Малапарте, немец не стал прикрывать лица тех, кого принял за монголов.

Несмотря на явные признаки окружения под Киевом и надвигающейся катастрофы для всего южного участка фронта, Сталин отверг предложения отвести советские войска на более пригодные для обороны позиции. Напротив, он всеми средствами старался увеличить численность киевского гарнизона, который и без того превышал все мыслимые размеры, а также продолжал стягивать силы и на другие опасные участки. Маневры немецких сил рассматривались как отвлекающие, основной же их удар предназначался Москве, именно она их главная цель, и удар этот они нанесут еще до наступления зимы. Советское руководство обладавшее куда меньшим, чем немцы, боевым ополчением не желало поверить в то, что вермахт отважится на операции по окружению такой колоссальной группировки войск. В новейшей, да и не только в новейшей военной истории не встречалось подобных прецедентов, вероятно, это и вселяло уверенность в советских генштабистов. Офицер штаба Жукова Михаил Мильштейн после войны изложил свое видение проблемы.

«Первое, германская армия имела колоссальное превосходство. Второе, у нас отсутствовал необходимый боевой опыт… Третьим фактором стало вмешательство Сталина, именно он несет ответственность за трагические последствия наступления немцев под Киевом. Все дело в том, что мы не сочли необходимым своевременно отвести наши силы».

Масштабы катастрофы были недооценены. Жукова сняли с поста начальника Генштаба РККА и направили на резервный фронт под Ленинградом — все потому, что рискнул выступить с предложением об отводе войск Юго-Западного фронта за Днепр. Маршал Буденный, командовавший этим участком фронта, получил недвусмысленно сформулированный приказ: «Ни шагу назад, стоять до последнего». Дмитрий Волкогонов, в тот период младший офицер штаба, считает:

«Все диктаторы в одном схожи — победы приписывают своему гению. Однако если речь идет о поражении, в этом случае они стараются переложить бремя ответственности на своих подчиненных — в данном случае на генералитет»[44].

В 1941 году Сталин избавился от 100 представителей высшего командного состава. После первой трагической недели войны был смещен со своего поста и арестован генерал Павлов, затем командующий фронтом Климовских. Оба были расстреляны. Волкогонов продолжает: «Сталин оказывал давление на командующих, считая, что жестокость — залог успеха».

9 сентября генерал-полковник Кирпонос, командующий советскими силами в районе Киева, получил от командующего фронтом маршала Буденного приказ о подготовке к «организованному отводу войск» во избежание окружения советских сил и подготовке контрудара. Сталину был знаком украинский театр военных действий, ему приходилось воевать здесь еще в 1918 году. Отсюда его интерес к Юго-Западному фронту и стремление всеми средствами сохранить его. Одной из предупредительных мер стало решение об эвакуации ряда предприятий на восток страны. Связь со штабом Юго-Западного фронта осуществлялась бесперебойно, для этой цели в Кремле был установлен телеграфный аппарат. Кирпонос, Буденный и член Военного совета фронта Хрущев (будущий глава СССР) на всех совещаниях неоднократно поднимали вопрос об отводе сил. Заместитель начальника штаба РККА генерал Василевский вспоминал, как вождь «впал в ярость», услышав от подчиненных о «настоятельной необходимости» сдать Киев. Посыпались приказы о прекращении уже начавшегося отвода сил. «Принять все возможные и невозможные меры для обороны Киева», — распорядился Сталин. Два дня спустя Кирпонос снова направил в Ставку запрос об отводе сил, но Сталин ни о чем подобном и слышать не желал.

«Киева не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки…»

Кирпонос устало согласился. «Ваш приказ ясен — конец связи»[45].

В жаркий день 23 августа 2-я танковая группа Гудериана начала наступление на юг. 3-я и 4-я танковые дивизии продвигались вместе с 10-й моторизованной пехотной дивизией при поддержке 2-й дивизии СС «Рейх». Упомянутые силы немцев продвигались строго на юг. 3-я танковая дивизия была поделена на три смешанных «ударных группы», включавших танки, моторизованную пехоту, обычную и противотанковую артиллерию. Плохие дороги с песчаным покрытием в значительной степени сковывали подвижность частей, повышая и расход топлива — заправляться приходилось через каждые 70 километров. После 40-километрового марша следовавшая в авангарде наступления ударная группа «Левински» добралась до первого дорожного указателя, информировавшего о том, что они пересекли границу Украинской Советской Социалистической Республики. Когда Гудериан узнал, что его армии предстоит бросок на Киев, а потом наступление на Москву, его первой реакцией было: «Сомневаюсь, что техника это позволит, даже если нам не придется участвовать в сражениях». Бои у Минска и Смоленска обошлись его частям недешево.