Фальшак - Андрей Троицкий

Панов хмыкнул в трубку.

– Чувак, кажется, ты не понял. Мне нужны мои фантики. Когда я зову кого-то, люди бегут ко мне на цырлах. Случается, по дороге штаны теряют. Потому что боятся опоздать.

– Я штанов не потеряю, потому что не стану никуда спешить. Мы совершим наш обмен, но сейчас мне просто не до тебя.

– Ты стал таким крутым?

– Просто занят художественным творчеством, не задумываясь соврал Бирюков. – Только вчера получил заказ из мэрии. Требуют полотно Юрия Долгорукого на коне. Уже внесли предоплату.

– Насчет Юрия Долгорукого… Я тебе почти поверил. Но вот насчет предоплаты. Из самой мэрии…

– Я серьезно.

– Ты хочешь нашей ссоры? – сладко пропел Панов. – Люди, которые со мной ругаются, почему-то долго не живут. Такая вот, братан, фигня. Ты что, сам себе враг? Тебя бешеная корова укусили? Или ты заговорен от пули?

– Я сказал: у меня нет времени. Ни с тобой встречаться, ни заниматься художественным трепом. Юрий Долгорукий все время отнимает. Скоро сам тебя найду. И тогда мы обменяем деньги.

– Меня найдешь? Каким макаром? – удивился Панов.

– Мир не так велик, как тебе кажется.

– Хорошо. Я вижу, ты что-то задумал. Но я дам тебе немного времени на раздумье. Остуди головку, паря, взвесь свои шансы и прими правильное решение. Я жду положительно ответа.

В трубке запикали короткие гудки.

– У тебя что, проблемы? – спросил Маховик, убирая в стол свои инструменты. – Может быть, нужна помощь?

– Маленькая бытовая неприятность, – покачал головой Бирюков, решив, что просить помощи у однорукого инвалида, ниже человеческого достоинства. – С этим делом сам разберусь.

Бирюков достал из кармана и повертел в руках пропуск на территорию акционерного общества «Гранит – Садко», найденный в кармане Самойлова. Через регистрационную палату Московской области удалось выяснить, что прежние года рядом с поселком Заря находился номерной «почтовый ящик» Министерства обороны, занимавшейся разработкой то ли ручных гранатометов, то ли приборов ночного видения. Несколько лет назад предприятие благополучно прекратило свое существование. Но склады и производственные площади пустовали недолго, появилось некое АО, наладившее выпуск картонной тары.

Но избыток производственных и офисных площадей оставался, «Гранит – Садко» сдавало помещения арендаторам из Москвы и области. Место во всех отношениях привлекательное. До Москвы четь более тридцати километров, хорошая дорога, умеренная арендная плата. В поселке Заря менты не пасутся стадами, значит, никаких поборов. Парни из ФСБ туда носа не суют, потому что им нечего делать в частной лавочке, которая занята выпуском картонной тары. Почему бы в этом «Граните» не разместить небольшую типографию? В свое время эта мысль наверняка посещала Самойлова…

– Вот если бы ты мне помог по другой части, – сказал Бирюков. – Позарез нужен человек, который хорошо разбирается в замках.

– Ты о чем?

– Под Москвой есть одна шарашка, которая занимается спекуляцией левым спиртом, – соврал Бирюков. – По моим сведениям, черный нал там хранят в кабинете директора. Чуть ли не в его письменном столе. Из охраны вахтер внизу. Вот если бы кто-то помог мне открыть пару дверей… Если бабки действительно там, в кабинете, твой человек получит треть от общей суммы. Если денег на месте не окажется, я заплачу ему две штуки баксов за труды и потерянное время. И еще скажу «спасибо».

– Ну, на такое дело один человек подпишется, он как раз ищет работу, – ответил Маховик. – Зовут его Виталий Жуков. Просто Жук. Позвони вечером. Я вас сведу, и вы потолкуете один на один.

* * *

До старого московского кладбища, где похоронен сын Алексей, Олег Сергеевич Покровский доехал не на такси, а на автобусе. Спешить было некуда, потому что все малые и большие дела сделаны, а сидеть на чемоданах и пялиться в экран телевизора, слишком скучное занятие. Накрапывал мелкий дождик, у ворот несколько теток, спрятавшись под зонтами, разложили на почерневших ящиках самодельные венки из елового лапника, букетики искусственных цветов, свечи и лампадки. Покровский завернул в магазин, расположенный рядом с конторой «Ритуал», выбрал большую корзину живых гвоздик, через ворота прошел на территорию кладбища. У входа тянулись ряды старинных могил, дальше начиналась «аллея героев», стройные ряды черных гранитных надгробий, похожих одно на другое, на которых были высечены имена и мужественные лица парней, молодых бандитов, перестрелявших, повзрывавших и порезавших друг другу глотки ради денег. Покровский неторопливо дошагал до высокого постамента, на котором установили памятник некоему Савкину, высеченный из светло серого мрамора. Остановился, задрал голову кверху.

На этом старинном кладбище давно запретили делать новые захоронения, но места для богатых или влиятельных граждан чудесным образом находились. Савкин, выполненный скульптором в натуральную величину, спокойный и величественный, сидел в кресле с высокой прямой спинкой и, положив подбородок на раскрытую ладонь, задумчиво смотрел куда-то. Покровский не знал покойного лично, но слышал, что Савкин в течение почти двух десятков лет бессменно руководил одной из столичных плодово-овощных баз, и был вынужден уйти с должности, когда на него завели уголовное дело. От прокуроров директор легко откупился, а вот больное сердце подвело беднягу. Голову Савкина основательно загадили расплодившиеся на кладбище вороны, по лицу катились дождевые капли. Казалось, он плакал от обиды на злых людей, не давших пожить по-человечески.

Свернув с основной аллеи направо, Покровский прошел еще метров двести, не встретив ни единого человека. Он остановился у ограды знакомой могилы, открыл калитку. Дождь затих, но с ветвей старых берез вниз летели тяжелые капли влаги. Поодаль, метрах в пятнадцати Покровский удел двух мужчин. Один в плаще, другой в короткой куртке и кожаных штанах. С непокрытыми головами они стояли за оградой могилы лицами к памятнику, поминали кого-то из своих близких. Тот, что в плаще, высокий бритый наголо, прикладывался к горлышку металлической фляжки. Другой, ростом пониже, засунул руки в карманы и склонил голову.

– Вот я и пришел, Алешка, – тихо, чтобы не услышали посторонние люди, сказал Покровский. – Здравствуй. Тебе сегодня двадцать восемь стукнуло. Ты не забыл? Вот и я помню. Ну, как ты тут, скучно?

В цветнике разрослись фиолетовые уже увядшие астры. На высокой доске коричневого гранита выбиты даты рождения и смерти сына, чуть выше его лицо. Гравер немного перестарался, выполняя заказ. В его представлении усопшие обязаны смотреться лучше, чем они выглядели при жизни. Он делал портрет сына с большой фотографии и скорректировал изображение по своему вкусу. Большие оттопыренные уши Алешки уменьшились, узкий подбородок сделался сильным, волевым, тускло серые глаза увеличились раза в полтора, стали темными и очень выразительными. Но в целом сходство сохранилось, поэтому отец остался доволен работой.

– Погодка сегодня, Алешка, не та, что в прошлый раз, – прошептал Покровский. – Но ничего, переживем.