Печаль на двоих - Николь Апсон

Пенроуз умолк, неожиданно вспомнив о фотографии из журнала «Татлер», которую снова собирался обсудить с Норой Эдвардс. На этом снимке была и Мириам Шарп, и если Бэннерман не ошибается, ее путь, возможно, пересекался с Амелией Сэч.

— Вы, кажется, когда-то работали в больнице Сент-Томас?

Ее явно удивило, что Пенроуз так неожиданно сменил тему беседы.

— Работала. Я там проходила свой испытательный срок, а потом осталась там и работала сначала медсестрой, а потом старшей медсестрой.

— А когда это было?

— С 1896 по 1916 год, когда основали колледж. Почему вы об этом спрашиваете?

— Вы знали Амелию Сэч и Энни Уолтерс?

— А они тут при чем?

Инспектор повторил вопрос, хотя выражение ее лица уже было ему ответом, и, поскольку она никак не отреагировала, добавил:

— Отец Марджори Бейкер, которого вчера вечером тоже нашли мертвым, — Джейкоб Сэч, муж Амелии. Я считаю, что убийство Марджори связано с преступлениями и казнью упомянутых двух женщин. Все, что вы о них знаете — каким бы несущественным это ни казалось, — может помочь расследованию.

— Про Амелию Сэч я только слышала. Что же касается Энни Уолтерс, то с ней мы какое-то время вместе работали. Судя по вашему вопросу, вам известно, что встретились они в больнице Сент-Томас?

— Да, мне об этом рассказали.

— Они обе выучились на акушерок. Сэч, насколько я знаю, была молодая и честолюбивая, а Уолтерс — старой выучки, тех времен, когда забота о пациентах не считалась такой важной, как сейчас. Некоторые могут сказать вам, инспектор, что и я принадлежу к этой школе, но они путают дисциплину с жестокосердием, и второе вовсе не обязательно проистекает из первого.

Пенроуз кивнул: он уже обратил внимание на стиль Мириам Шарп и понимал, что она имела в виду, но ему интересно было, куда она клонит.

— Уолтерс была продуктом практики, воспитывающей в медсестрах некую бесчувственность: женщин тогда учили быть сильными духом и твердыми, особенно когда дело касалось их пациентов. Я не ищу оправдания ее преступлению — многих медсестер учили так же, — но, насколько мне известно, очень мало кто из них стал убийцей. Однако, когда человек с определенным образом мышления попадает в подобного рода среду, результат выходит самый что ни на есть печальный. В конце 1890-х годов у нас в Сент-Томас было несколько случаев мертворождения, что в общем-то являлось делом обычным, но число их стало расти и расти, и руководство больницей взялось за расследование. Уолтерс принимала участие почти во всех этих родах, и поползли слухи, что она, возможно, за те смерти ответственна.

— Каким же образом?

— Если во время родов младенца придушить до того, как он успел издать первый крик, его можно выдать за мертворожденного. Одна из ее коллег донесла на Уолтерс, но доказательств у нее не имелось, а Уолтерс, разумеется, все отрицала. Ее уволили, но обвинений в преступлении выдвинуто не было, поскольку доказательств так и не нашлось. Как вы догадываетесь, сплетни среди медсестер — дело обычное, поэтому у меня нет никаких сомнений, что Сэч об этом прослышала. Вскоре и она сама ушла с работы, так как ждала ребенка, но я часто задумываюсь: а вдруг именно эта история положила начало убийствам младенцев? Знаете, инспектор, ведь это я была той медсестрой, которая доложила начальству об Энни Уолтерс, а оно уже приняло надлежащие меры. Теперь я считаю: с этого все и началось, что и не дает мне покоя.

— Но разве вы могли молчать? Кто знает, сколько еще жизней было бы загублено? Скорее всего больше, чем пострадало от рук Сэч и Уолтерс.

— О, у меня нет сомнений, что я поступила правильно. Но меньшее из двух зол все равно зло, инспектор. Вам наверняка это известно лучше, чем кому бы то ни было.

Пенроуз кивнул. Он был заинтригован неожиданной связью мисс Шарп с событиями прошлого, связью, о которой Арчи, конечно, и не подозревал, но пока не мог понять, каким образом данные сведения могут оказаться полезными для его расследования.

— Поверьте, мисс Шарп, мне это хорошо известно, и благодарю вас за откровенность. А теперь я хотел бы осмотреть комнату Люси Питерс.

— Я попрошу кого-нибудь вас туда проводить.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я все равно должен вернуться в приемную, и мне там подскажут, что и как.

Фоллоуфилда в вестибюле не было, и, взяв ключи от комнаты Люси у ночного дежурного, Пенроуз, следуя его указаниям, отправился на третий этаж, где располагались помещения для прислуги.

Комната Люси оказалась в том же коридоре, что и спальня Джозефины, но находилась в задней части дома и была лишена привлекательного вида на Кавендиш-сквер. Из-за своей тесноты комната производила мрачное, гнетущее впечатление, и Пенроуз, разглядывая узкую кровать Люси и простенькую мебель, с горечью подумал, что обстановка не сильно отличается от ее жилья в «Холлоуэе».

Очень скоро Пенроуз понял, что ни в платяном шкафу, ни в стоявшей рядом с кроватью тумбочке нет для него ничего привлекательного. Оставалось осмотреть только кровать, и тут ему повезло намного больше: под одеялом, спрятанная за подушку так, чтобы не попадаться на глаза, лежала самая ценная из всех вещей Люси — фотокамера «Брауни». Он с удивлением взял ее в руки, раздумывая, приобрела ли Люси фотокамеру честным путем или в клубе обнаружится еще одна пропажа. Так или иначе, он довольно быстро поймет, есть ли в ней для него что-то ценное.

Арчи проверил остальную часть кровати, полез под подушку и вытащил оттуда две открытки: на одной был изображен ряд домишек на берегу моря и дюны, на другой — маяк. Ни одна из открыток не была использованной, и Пенроуз предположил, что Люси либо купила их, либо получила от кого-то в подарок как сувенир. Он посмотрел на обратную сторону открыток и обнаружил, что обе они были снимками побережья в Саффолке, первая — в Уолберсуике, вторая — в Саутуолде. За последние несколько часов Уолберсуик попался ему на глаза уже во второй раз. В первый — он упоминался в адресе Этель Стьюк, и это совпадение вряд ли было случайностью.

Пенроуз положил открытки в карман пиджака и взял в руки фотокамеру. Он уже собрался уходить, как открылась дверь и, к его удивлению, в комнату вошла Селия Бэннерман. Поначалу Арчи решил, что она явилась сюда, узнав, что он хотел с ней побеседовать, но написанное на ее лице изумление явно говорило: привело ее сюда не его присутствие.

— Простите за вторжение, инспектор, — произнесла она взволнованно, — но я никак не ожидала здесь кого-то встретить.

— А можно вас спросить: зачем вы сюда пришли?

— Наверное, это звучит глупо, но я подумала, что Люси, когда придет в себя, приятно будет увидеть рядом с собой какие-нибудь знакомые вещи.

Пенроуз обвел взглядом пустые стены и пустую тумбочку.

— Непохоже, чтобы у нее был богатый выбор, — проговорил он язвительно. — И насколько я понимаю, она вряд ли придет в сознание.

Селия смерила его дерзким взглядом и как будто пришла в себя.