Эпоха мертворожденных - Глеб Бобров

Схема обороны, на случай внезапного попадалова, у бабаёв, конечно же, была. Понятно, что цель любого наезда – хоть нашего шмона[155], хоть делегации от конкурирующей группировки – дом местного полевого командира, тире, духовного лидера общины. Вот они и подготовились. В угловых домах по краям треугольника создали укрепленные точки, а в самой усадьбе оставили, в виде приманки, крошечную засаду из двух человек. Теперь они – вон где валяются: порубанные да посечённые Валеркиной гранатой смердят у входа.

Ротный ничем нам помочь не может. Ну, хоть ляг в полный рост, технически невозможно пятнадцатью бойцами взять штурмом сразу два укрепленных многоуровневых строения, откуда тебя, крест на крест, рвут кинжальным огнем два десятка душариков. Мы сами, считая каждый патрон, скупо отгавкиваемся на любое проявление вражеской активности и, в десятый раз, срывая глотки, пытаемся выяснить сколько же и кому – ёб вашу мать! – надо передать гранат. В остальное время, из обрывочных воспоминаний детства, по кусочкам – словно мозаику, пыжимся собрать в башке хотя бы одну целую молитву. Нашим БМПшкам на бугор не забраться и издали бить некуда – склон закрывает. Самая близкая к нам, разведрота, как позже узнаем, сама в глубокой жопе за тридцать километров от нас. Остальные роты батальона доберутся сюда лишь к утру. Что духи умеют вытворять с пленными и телами убитых – видел каждый. Аут…

Правоверные, словно по коридорам, проскакивают сквозь дувалы из одной усадьбы в другую, внезапно переносят массированный огонь со второго взвода на нас. Как всё логичное и действенное в этом мире – до безобразия просто: надо лишь заблаговременно пробить в перегородках и стенах, скрещенных с сараями заборов, овальные дыры! Теперь нам кажется, что у них здесь не меньше полусотни штыков. Двое убитых и раненый – у меня да двое задетых – у ротного, в первые минуты боя сломали нас морально. Мы уже не хотим побеждать, мы хотим уйти. Это – всё, конец…

В норме, солдат, конечно же, хочет выжить, но это – не крайняя задача. Основа основ – победить. Пусть, даже – любой ценой. Если каждый выигрывает свой собственный бой, то армией, все вместе, мы побеждаем в сражении и в самой войне. Но только не здесь! Тут нет фронта, да и противника как такового – тоже нет. Он призрак, сгустившийся до огненного плевка клок темноты, который, ударив в живот жгущей болью, тут же опять растворяется в предрассветных сумерках. Да и не за что нам тут стоять насмерть – отцы командиры так и не удосужились нам внятно объяснить, за что мы идем под афганскую газонокосилку. Единственно, за что можно упереться – так это за Бродю, да за летеху нашего, на три года всего меня старше. За Виталю, подорвавшегося вместе с Мурмоном месяц назад, да за Тахира, снятого снайпером под Джармом… Вот за наших, за пацанов, мы вас, твари, теперь, назло всему – даже слезам собственных матерей, хрен отсюда подобру выпустим. И в самом кишлаке, камня на камне не оставим. Что не сожжем – взорвем, сроем, в щепу порубим. Из домашней скотины – одних блох оставим. Даже хозяйский сортир – единственный туалет, который я видел в афганских кишлаках, и тот тремя четырехсотграммовыми тротиловыми шашками саперы чуть позже Байконуром в небо запустят.

Воины Аллаха тоже чуток успокоились. Начали они, не отнять, хорошо да вот тоже – увязли. Прошелся по своим бойцам, переговорил с каждым. Ничего, тут никому не обломится на халяву: звезду Героя с неба рвать – не намерены, но и смиренно идти под топор – тоже никто не собирается. Гранаты есть, патронов тоже пока хватает. Молодых всех вниз, на последний рубеж, дедов на верхние уровни. Огонь – только одиночными…

Куда бы увалиться со своей снайперкой поглубже? Да, хоть вот за этот угол – перед проломом в стене в дальнем конце коридора: побитой крысой заползти, высунуть длинный ствол и пасти любую падаль, рискнувшую проскочить перед окнами второго этажа дома муллы. Когда еще они повторно влепят сюда с РПГ?! Да и приметы – про два раза в одну дыру – опять же…

К ночи перестали бить из автоматов. Один эн-зэ[156]остался на случай штурма – по неполному магазину на брата. Нормально более-менее только на двух пулеметах да и то лишь потому, что бабаи высунуться не дают. На три снайперки – боеприпасов вагон, только толку нам от СВД, если духи на рывок решатся. Граников у нас, само собой, нет, хотя здесь они очень бы даже не помешали, и хрен с тем, что только кумулятивные гранаты стоят на вооружении. Подствольников маловато да и ВОГи на счет. АГС – остался на броне. Ну нам он бесплатно не нужен – лучше бы ножей родное командование подбросило: если дойдет до свалки, поплачем без них.

Эх, жаль, что не положен советскому срочнику боевой нож. И правильно, что не положен! Выдай ширялово, научи врагов кромсать – греха не оберешься: вернется с приобретенными навыками такой вот "резчик по чурбанам" на гражданку, что с ним дальше делать – зверинец для него строить всесоюзный, что ли?! Нет! Пусть лучше духи часть покромсают – наши бабы новых солдатиков нарожают… все одно великая космическая держава до самого своего падения так и не научилась гандоны делать.

Ротный все время на связи. Поддерживает залётчика сержанта, вдруг ставшего целым командиром взвода. После еще и к медали представит, решительно махнув на все былые грозные обещания.

В полночь правоверные разок прокололись: начав отход – шумнули. Выждали бы ближе к утру – ушли бы без потерь. Это нам – некуда, со всех сторон обложены, а у них же – только редкий блок первого взвода да ротный со своими пацанами с одной стороны. Видимо, боялись подкрепления и не смогли высчитать время подхода основных сил. Пошли слишком рано – у нас еще оставалась пиротехника…

Первого косой пулеметной очередью, с перепугу, упорол Дьяченко. Второй – суперпризом и единственным оправданием за все случившееся – достается мне…

В мерцающем свете осветительных ракет с пятидесяти метров да в подсвеченную сетку четырехкратного ПСО[157], перетянутая крест-накрест кожаными лентами патронташей убегающая вдоль улицы спина кажется огромным Андреевским флагом. Промахнуться невозможно и я, с мстительным, тягучим наслаждением – с оттягом, всадил меж лопатками первый финик. Следом, боясь упустить везуху, добавил еще несколько – в неподвижно распростертую фигуру с косо подломленным под руку дубиноподобной винтовкой. Может я сам себе все это придумал, но потом, совершенно честно и свято, уверовал на всю оставшуюся, в то, что это – тот самый, бур. Бродинский…

* * *

День двенадцатый. Мы толком-то уже и не сражаемся – тупо прячемся и редко-редко огрызаемся огнем. Наших вокруг практически никого не осталось – все уже отошли. Одним мы до сих пор никак выскочить не можем. Хорошо хотя бы, что раненых своих вынесли. До пункта сбора, поселка Николаевка – всего двенадцать километров, до Вишневого Дола – вполовину меньше. И – никак! Меж нами и заветным пересохшим Луганчиком – вся мощь Объединенных Сил.