В тумане тысячелетия - Александр Красницкий

Обаяние Рюрика среди варяго-россов увеличивалось с каждым днём.

Древние времена не знали пышности, но всё-таки брак Рюрика и Эфанды отпраздновали необычайно торжественно.

Обязанности дружки исполнял названый брат Рюрика — Олоф. Он вместе с Аскольдом и Диром явился в чертоги Белы за радостной невестой и потребовал у Белы мира и безопасности. Согласно обычаям, их сперва обезоружили, а потом начался в их честь предсвадебный пир. В конце пира Олоф в качестве дружки принял от Белы приданое невесты и затем, сделав вид, что захватывает её силой, посадил в седло и умчал Эфанду из-под отчего крова.

Там с прибытием невесты начался новый пир...

Долго веселилась варяго-росская молодёжь на свадьбе своего вождя. Рекой лились крепкие пиво и мёд, но Рюрик, как ни весел был этот последний его холостой пир, ждал, дождаться не мог, когда останется он наедине с молодой супругой...

Наконец, при всеобщих пожеланиях счастья, тихих радостей и долгой жизни и здесь, и за могилой, проводили молодых в брачный чертог.

Светлой девственной красотой сияла Эфанда. И Рюрик тоже как бы преобразился. Прежней его неприступной суровости не осталось и следа... Необычные, свойственные только одному славянскому племени, ласковость и сердечная доброта сияли в его взоре.

— Моя, моя Эфанда! — шептал он, прижимая к сердцу свою молодую супругу. — Наконец-то судьба соединила нас!

— О, мой герой! Я страшусь только одного: что жестокая смерть разлучит нас... Ты не останешься вечно со мной, шум битвы увлечёт тебя...

— Нет, боги хранят меня. А теперь они будут хранить и тебя вместе со мной.

Здесь впервые поведал Рюрик супруге о прошлой своей жизни. Подробно рассказал он о несчастной Любуше, не забыл упомянуть и о другой, почти забытой им женщине — о павшей под его мечом Жиневре, привлёкшей его, околдовавшей, как ему казалось, своими чарами...

— Что ты скажешь теперь про меня, Эфанда? Не покажусь ли я недостойным тебя? — спросил он.

— Прошлое, о мой возлюбленный, забыто!.. Будем жить настоящим — оно наше... Они, мои соперницы, погибли. Я осталась с тобой! — Эфанда крепко прижалась к груди Рюрика.

Один поцелуй обратился в другой, другой — в третий... Ясная Фрейя осенила счастливых супругов своими крыльями...

На другой день «утренний дар»[17] был свидетельством перед всей Скандинавией того счастья, которое подарила Эфанда своему супругу...

В мире, в согласии полном потекла жизнь счастливых супругов. Бела только радовался на своих детей.

Не один Бела, однако, радовался за Рюрика и Эфанду. Все жители приморского города с любовью смотрели на счастливую чету.

Рюрик в безмятежном счастье любви забыл, казалось, и шум битв, и все дела, бывшие неизбежным последствием его похода в приильменскую страну. Он даже и не интересовался вестями из покорённого края.

А вести оттуда приходили...

Бела чрезвычайно дорожил завоёванным краем. Через него проходил путь в греки, и для конунга очень важно было держать начало этого пути в своих руках.

Незаметно шло время, тихо сидели в своих местах покорённые славяне; старый Бела стал мало-помалу успокаиваться, получая оттуда обильную дань.

Не любили долго засиживаться скандинавские мужи. Сладки чары любви, отрадна прелесть домашнего очага, но едва прозвучал рог призывный — зашумели ратным шумом и города, и деревни, со всех сторон стали собираться в Сигтуну воины...

Морской конунг Сторвард созывал дружины для набега на страну пиктов, где царствовал Этельред, давнишний его противник.

Как ни страстно хотелось Рюрику остаться под родной кровлей, но ни на миг не прельстился он мыслью остаться дома и отказаться от участия в набеге.

Поднял он варяго-росские дружины, покинул Эфанду и во главе своих воинов явился к Сторварду.

Нечего и говорить, что варяги, да ещё под начальством их славного вождя, с радостью были приняты конунгом...

Ни одной слезинки не уронила Эфанда, провожая супруга. Но если бы кто мог заглянуть ей в сердце, то увидел бы, что оно разрывалось на части от тяжкого горя...

Однако скандинавские женщины умели владеть собой, и Эфанда ничем не выдала своей печали.

Только когда скрылись на горизонте белые паруса кораблей, тяжело вздохнула она, и на её чудных, голубых, как весеннее небо, глазах заблестели слезинки.

В жарких сечах с врагами забыли берсерки об оставленной родине. С прежней храбростью бился Рюрик в первых рядах варяго-росской дружины, но ни на один миг не забывал он о своей милой Эфанде.

Незаметно прошли почти два года похода. Судьба хранила вождя варягов. Ни один вражеский меч не коснулся его. Живой и невредимый вернулся он в свои фиорды.

Вернулся и получил тревожные вести с берегов Ильменя.

Узнал Рюрик, что пробудился от своей нравственной спячки народ славянский, как один человек восстал он против своих покорителей и прогнал их.

Что делать?

Дряхл старый Бела. Как оставить умирающего старика одного? Но как не покарать и виновных?

Как спустить им дерзкое их выступление против норманнов?

По совету Белы решил Рюрик созвать тинг, на котором он намеревался объявить новый поход на Ильмень...

Слишком памятна была всем удача первого похода. Ещё до тинга заволновались скандинавы, готовые к новому набегу на страну, которая в их воображении представлялась сказочно богатой.

Новая гроза собиралась над приильменскими славянами, но судьба судила им совсем иное...

а Ильмене действительно было неспокойно.

Для всех новгородцев так и осталось тайной, что навестивший их посадника вождь варягов Рюрик был не кто иной, как Святогор, когда-то позорно изгнанный при их участии с берегов Ильменя. Впрочем, они и не допытывались. Новгородцы видели, что варяги чрезвычайно милостиво относятся к ним, не жгут их жилищ, не совершают нападений на них и довольствуются весьма небольшой — посильной — данью. Всё это они приписывали мудрости своего посадника и его умению обращаться со свирепыми чужеземцами.

Итак, новгородцы были за себя спокойны, да, кроме того, они знали, что пришельцы не долго засидятся на Ильмене.

И в самом деле. Когда варяжские ладьи нагружены были обильной добычей, начальники дружин стали поговаривать, что пора бы и возвратиться им в родные края.