Цвет боли. Красный - Эва Хансен

— Давай, попьем кофе и пойдем отсюда, что-то мне не нравится.

— Что именно? Трусиха. Знаешь, рассказывают, что маркиз де Сад садился обедать прямо под висящими трупами, и ничего, даже аппетит не портился.

— Знаю, но я не садистка. Такое ощущение, что здесь после нас кто-то был.

— Ну и что, может, у какой-нибудь горничной ключи есть. Увидела разбросанные рисунки и навела порядок.

— Может.

Но спокойствие устанавливается ненадолго, мне все равно не по себе.

— Ты хоть Ларса не пугай, а то решит, что психопатка.

Марта права, Ларсу мои страхи выдавать не стоит, может, правда тут убирался кто-то? Но неужели он доверяет горничной что-то делать в комнате боли?

* * *

— Поздравляю, у нас действительно маньяк. Или маньячка. Или пара маньяков.

Вангер расстроен, очень расстроен. Убийство Кайсы Стринберг осталось нераскрытым, хорошо хоть газетчики не теребят и родные не наседают. А теперь вот еще одно повешение. Бергман вызвал к себе, в коридоре на бегу сунул в руки папку:

— Свеженькое по ваши души. Разбирайтесь.

— Что это?

— Еще одна дура в веревках. Очень похоже на первое. Бери Фриду и езжай туда. Группа уже отправлена.

Фрида на зов Вангера кивнула, выключила компьютер, поспешно убрала разложенные на столе папки в сейф и потянулась за курткой. Сколько ни ставь следователям компьютеры, сколько ни давай ноутбуки, они все равно не уничтожат папки и бумажные носители. В бумагах есть свое удобство, информация видится иначе, во всяком случае, тем, кто начинал работать с бумагами.

Но взять куртку Фрида не успела, обернулась, услышав ругательство Дага:

— Черт!

— Что такое?

Вангер открыл папку и теперь показывал содержимое напарнице:

— Адрес посмотри.

Теперь выругалась уже Фрида. Даже надевать куртку не стала, выкатились из Управления с одеждой в руках.

Ругаться было от чего…

* * *

В Стокгольме, как и по всей Европе, и не только Европе, распродажи. Время, когда люди покупают то, что будет валяться целый год, чтобы потом быть со спокойной совестью выброшенным. Шведы не так подвержены этой страсти, а вот позвонившая Бритт извиняется за то, что мне не ответила:

— Линн, тут столько всего интересного на распродаже! Я была так обвешана покупками, что не услышала звонок.

Я понимаю, что ей некогда. Нет, Бритт не просто некогда, она уже живет той жизнью, почти забыла Швецию. Поиграла в исключительность и будет. В конце концов, оригинальной можно быть в и Западном полушарии. Мне снова начинает казаться, что подруга не вернется. К тому же у нее серьезно болен отец…

В Стокгольме уже установилась минусовая температура, под ногами не хлюпает, выпавший снег, пусть и неглубокий, не тает, природа готовится к Рождеству.

А в Лос-Анджелесе плюс пятнадцать и деревья зеленые… Там совсем недалеко Мексика, много тепла и солнца, захочет ли моя изголодавшаяся по солнышку подруга возвращаться в пасмурную и холодную Швецию?

Но я не представляю, как может на Рождество не быть снега и морозца. Что это за Рождество, не по асфальту же саням Санта Клауса ездить?

Бабушка интересовалась, не собираюсь ли я перебраться в Бюле. В логике моей бабушке не откажешь, почему бы этого не сделать, пока Ларс отсутствует? На озере Валентуна красиво, деревья стоят в снегу, дома словно из сказки… Представляю, как красиво у Ларса на острове.

Я решаю так и поступить.

— Ларс, я пока съежу к бабушке.

— Съезди. Когда?

— Не знаю, наверное, завтра. К твоему возвращению и я вернусь.

— Только попробуй не вернуться! Там связь хорошая?

— Не жаловались. Это же недалеко от Стокгольма.

Но уехать не удается.

Вечером звонок от Оле. Я не отвечаю, но немного погодя он перезванивает снова:

— Почему не отвечаешь?

— Не слышала звонка.

— Общий сбор через полчаса.

— Что случилось?

— Случилось. Приходи.

В офисе все в сборе. Марта мрачней тучи, даже прячет глаза. Остальные тоже не радостны.

— Что случилось?

В комнату входит Анна и, только кивнув в знак приветствия, сразу включает проектор.

— Новое убийство. Смотрите.

На экране снова подвешенная девушка. Курт вздыхает, Марта смотрит в сторону, а я прижимаю руки ко рту, чтобы не закричать, потому что это… Бригитта! Да, это она стояла между Кайсой и Паулой на том снимке.

Анна бросает на стол пачку фотографий и делает знак Улофу, чтобы тот говорил.

Улоф говорит и говорит, озвучивая найденную информацию, его голос жужжит, вызывая у меня страшную головную боль. Хочется закричать: «Да замолчи же ты!»

Бригитта Ларсен не просто повешена, она связана и подвешена по одной из схем, которые я так старательно разбирала только вчера! Да, вернувшись после похода с Мартой в комнату боли, принялась разглядывать рисунки и схемы связки. Много нашлось интересного. Были несложные, но были и такие, что не сразу сообразишь и как вязать, и как распутывать.

Но главное — на нескольких схемах пометки: осторожно, ошибка в одном узле может оказаться фатальной. Всего-навсего неверно положенная веревка в узле превращает его в самозатягивающийся. Достаточно резкого движения, и развязывать не столько трудно, сколько долго, человек пострадает. А если на шее?

Я в ужасе смотрю на снимок, я видела эту связку с опасным узлом в папке со схемами. Это снова узел Ларса, и снова решающий в произошедшей трагедии.

Мир померк, рухнул, рассыпался на миллионы осколков. Мой мир больше не существовал. Хотелось не просто остановить Улофа, а кричать, кричать и кричать! Я не могла осознать увиденного, произошедшее просто не укладывалось в голове.

Ларса нет, он где-то, а где именно, не говорит. Кажется, в Амстердаме. Ежевечерние звонки… воркование… слова о любви… Неужели все это ложь?! Неужели в это самое время он мог?!..

Кажется, у меня осталось одно-единственное слово: «Нет!» Я не верила, не могла поверить. Нет, Ларс не мог, он не такой, он… Но почему же все снова по его схеме? Нет, нет, нет!.. Тысячу тысяч раз нет! Я уже знаю Ларса так хорошо, что понимаю: убить он не мог. Значит, кто-то воспользовался его схемами? Кто это мог сделать? И знал ли сам Ларс, что этими схемами могут воспользоваться?