Метаморфозы. Тетралогия - Марина и Сергей Дяченко

– На завтра параграфы один и два из текстового модуля. Понятийный активатор, схема на странице три. Все свободны, кроме Самохиной.

Закрылась дверь за последним студентом – Костей. Уходя, он оглянулся через плечо.

– Вижу, вы славно поработали, – ласково сказал Портнов, глядя через Сашкино плечо на ее художества.

Сашка даже головы не подняла. Портнов неторопливо взял стул, поставил напротив, уселся верхом, облокотившись на спинку.

– Вы, наверное, понимаете, что Николай Валерьевич не был обязан вызволять вас из той ямы, куда вы по глупости влетели?

– Я знала, что вы так скажете.

– Какая проницательность! Не совсем понимаю, откуда у вас именно сейчас взялся бунтарский дух, когда, по моему разумению, вы должны сидеть тише воды, ниже травы… На всякий случай знайте: за каждую просачкованную учебную минуту с вас спросится жестче, чем на первом курсе. Эти цветочки, – он ткнул пальцем по направлению к раскрытой Сашкиной тетради, – уже внесены на ваш счет. Завтра жду вас на индивидуальных с отчетом об отработанных упражнениях – с первого по восьмое, если вы забыли.

– Я не забыла. – Сашка поднялась.

Портнов сощурился:

– Как-то вы слишком много стали говорить.

– А вы мне рот не затыкайте!

– С первого по десятое, – ровным голосом сообщил Портнов.

* * *

В вестибюле, перед стеклянной будкой вахтерши, ее ждал Костя. Заканчивался перерыв, по лестницам и холлу сновали первокурсники, толпой стояла группа «Б» перед входом в первую аудиторию. Третьекурсников не было, и, как всегда после зимней сессии, институт казался опустевшим.

– Привет, – сказал Костя.

– Привет, – отозвалась Сашка.

– Захар срезался.

– Что?!

– Перед началом пары Портнов сказал…

– Он чувствовал, – пробормотала Сашка. – Он приходил ко мне… попрощаться.

Костя дернул кадыком:

– Почему это… почему именно он, ты не знаешь?

Сашка стояла, опустив руки. Надо было идти наверх, на третий этаж, переодеваться на физкультуру, через пять минут звонок…

– Костя… Скажи Димычу, что я не приду.

– Портнов будет штрафовать за пропуски физры, он так сказал.

– Мне плевать.

– Саш…

– Извини, я пойду.

* * *

– Алло.

– Привет, – сказала Сашка и кашлянула, чтобы очистить голос. – Привет, мама.

– Привет, – отозвалась мама после крохотной паузы. В трубке было слышно, как плачет младенец.

– Как вы там? – торопливо спросила Сашка. – Как… малой?

– Нормально, – сказала мама сухо. – Беспокойный. Говорят, это газики.

– Ну, – сказала Сашка и запнулась. – У меня тоже все хорошо.

– Извини, – сказала мама. – Он плачет, не могу говорить.

И повесила трубку.

* * *

Она вошла в четырнадцатую аудиторию в пятнадцать двадцать, согласно расписанию. Стерх сидел за преподавательским столом, перед ним стопками громоздились книги, толстые тетради, разрозненные листы формата А4. Он не поднял головы при Сашкином появлении и не ответил на ее приветствие.

Она прикрыла за собой дверь и так и осталась стоять на пороге.

Над окном бахромой нависали сосульки. Солнце просвечивало их насквозь, на остриях набрякали капли и срывались, сверкая, вниз, исчезали из виду. Прошла минута. Потом вторая. Сашка привалилась спиной к дверному косяку. У нее ослабели колени.

Острый подбородок Стерха почти касался широкого узла на серо-голубом, с металлическим блеском галстуке. Склонив голову, он делал пометки в журнале – как будто Сашки здесь вовсе не было. Может быть, он хотел, чтобы она попросила прощения. Или наказывал ее этим длинным молчанием. Или в самом деле так презирал, что даже не хотел замечать.

Сашка смотрела на свои руки. Ногти удлинялись с каждой секундой. Кожа на щеках стягивалась, с ней тоже что-то происходило. Сосуды пульсировали, и каждый толчок сердца отзывался сухим щелчком в ушах.

– Вам повезло, что брат ваш еще очень мал. Будь он старше хотя бы на неделю, полное восстановление оказалось бы невозможным. Ребенок остался бы инвалидом без надежды на коррекцию.

Стерх говорил, не глядя на нее, по-прежнему вглядываясь в страницу журнала.

– Возьмите следующий диск… Последовательно проработайте первый трек. Только первый.

Сашка сделала несколько шагов – к столу. Протянула руку; ее ногти, уродливые, черные, загибались крючками. Она зажала конвертик с диском между ладонями и так, стиснув ладони, отступила назад.

– Вы свободны.

Сашка вышла, не сказав ни слова.

* * *

Все-таки она очень любила учиться. Эта почти противоестественная страсть спасла ее ночью, когда десять упражнений Портнова обступили ее, как убийцы, и ни одно не желало сдаваться без боя.

Поначалу она уговаривала себя: еще шажок, и отдохну. Еще одно мысленное превращение. Еще. Вектор, вектор, преобразование, вот и протянулись ниточки, вот и сопряглись два мысленных потока, вот и почти готово упражнение номер один…

Когда-то она пыталась понять, что именно в организме работает, выполняя эти задания. Мозг? Да, конечно. Воображение? На полную катушку. Интуиция? Наверное, да… Но это были части большого механизма, причем не главные; когда механизм, разогревшись, начинал работать в полную силу, Сашке казалось, что вся она, Александра Самохина, – всего лишь фрагмент его. Заднее колесо.

Был тихий февральский вечер. Длинная витая сосулька, свесившись с жестяного козырька, заглядывала в форточку комнаты номер двадцать один. Где-то играл магнитофон – грохотали барабаны, и низкий чувственный голос ворковал по-английски; потом и магнитофон устал, погасли на улице фонари, погасли соседние окна, и заснеженный газон перед общежитием сделался темным. Сашка одолела упражнение номер пять и приступила к шестому.

Понимать связи. Складывать из обломков картину. Разбирать механизм на детали, собирать из деталей новый механизм, вдруг – случайно – обнаруживать новые возможности и, перепрыгнув на другую орбиту, видеть вокруг бесконечное поле деятельности. Сашка увлеклась; временами возвращаясь, повторяя по памяти упражнения из первого семестра, попадая в тупик, обходя все на свете кружным путем и неожиданно натыкаясь на простое решение, – она сидела над книгой до шести часов утра.

Упражнение десять. Все.

Сашка замерла, чувствуя себя – свое тело – старой башней на берегу океана, тяжелым каменным строением, над которым пронеслись века. Внутри гулял ветер и струился песок. Напуганная подлинностью этого ощущения, Сашка пошевелилась – и пришла в себя. Руки затекли до бесчувствия. Очень хотелось пить и хотелось в туалет.

Она выпила полбутылки минеральной воды. Прошлась по коридору в санузел и обратно. Улеглась в кровать и нащупала на тумбочке плеер с наушниками.

Проявились цифры на крохотном дисплее. Первый трек…

«Ребенок остался бы инвалидом без надежды на коррекцию».

Еще раз первый трек. И еще. А потом второй. И третий.

«Ребенок остался бы инвалидом без надежды на коррекцию».

Пятый, восьмой. Сашка таяла в тишине, будто кусочек сахара. Распадалась. Растягивалась длинными тягучими ниточками от себя к маме. Что-то шептала ей на ухо,