Лунная опера - Би Фэйюй

Бинчжан изумленно взглянул на директора, он-то переживал, что тот начнет приставать к Сяо Яньцю, но нет. Держался он вполне достойно, разговаривал, как и раньше, внятно, казалось, что он был абсолютно трезвым, будто пол-литра «Улянъе» он залил не в себя, а спрятал в карман. Директор оказался мастером по части приема алкоголя, его умение выпивать было просто сверхчеловеческим, он прекрасно соблюдал чувство меры. Весь банкет с его диковинными блюдами в виде голов феникса, свиных желудков, хвостов барсов, можно сказать, прошел на высоте. Только вот Сяо Яньцю не ожидала, что все так быстро закончится. На миг растерявшись, она поспешила ответить:

– Да я на велосипеде.

– Как можно позволить, чтобы такая актриса ездила на велосипеде, – заметил ей директор.

Соответствующим жестом он пригласил ее воспользоваться машиной, одновременно напомнив водителю, чтобы тот потом вернулся за ним. Сяо Яньцю мельком взглянула на директора и вслед за его водителем направилась к выходу. Покидая банкетный зал, она понимала, что на нее устремлено множество глаз и все внимание наверняка было сконцентрировано на ее походке, из-за этого она чувствовала себя несколько неуклюжей, будто совсем разучилась ходить, но, к счастью, это было скрыто от глаз окружающих. Глядя на силуэт Сяо Яньцю, все ощутили, как резко возвысился ее статус. Популярность этой женщины возросла в разы.

Директор повернулся к столу и завел беседу с руководителем управления культуры, приглашая его в свободное время посетить табачную фабрику. В это время, пытаясь поддержать разговор, встрял Бинчжан:

– Директор мастер по части выпивки, настоящий мастер! – Эту фразу он на одном дыхании повторил раз пять.

Бинчжан и сам не понимал, зачем так умиленно восхищается способностью директора выпивать. Казалось, что в душе он словно чем-то обеспокоен, словно чего-то испугался. Директор улыбнулся, но тему развивать не стал, вместо этого он полез за сигаретой, в очередной раз уходя от разговора.

4

Старая поговорка не врет: если удача хочет тебя разыскать, то, как ни запирайся, она все равно изловчится и пролезет в щель. В этом году счастье можно было вполне попробовать на ощупь, попросту говоря, речь шла о деньгах. А с деньгами и сам пролезешь в любую щель. Казалось бы, ну кто такой этот директор табачной фабрики? В последние годы директоров расплодилось больше, чем ласточек весной, чем саранчи осенью, чем комаров летом и чем снежинок зимой. Так-то оно так, но у директора фабрики имелись деньги, и не просто личные сбережения, так что уже одного этого было достаточно. Однако что касается артистов труппы и людей из театрального училища, то объектом их зависти стала вовсе не Сяо Яньцю, а Чуньлай. Этой девочке на сей раз и вправду привалило огромное счастье.

Чуньлай поступила в театральное училище в возрасте одиннадцати лет и со второго по седьмой класс по пятам ходила за Сяо Яньцю. Все, кто был знаком с Сяо Яньцю, знали, что Чуньлай для нее не только ученица, она практически стала ее дочерью. Сначала Чуньлай училась не на цинъи, а на хуадань , но затем ее силком забрала к себе Сяо Яньцю. На самом деле цинъи и хуадань – это две совершенно разные роли, просто из-за того, что в настоящее время любителей пекинской оперы стало меньше, многие привыкли называть поголовно всех молоденьких персонажей «хуадань». Такого рода путаница, безусловно, сказалась на последующем упрощенном подходе к опере. Если же вникнуть в этот вопрос глубже, то мы выясним, что создавшаяся неразбериха на совести знаменитого актера Мэй Ланьфана. Знающий и талантливый мастер, Мэй Ланьфан в ходе многолетнего сценического опыта синтезировал воедино арии и средства актерской выразительности этих двух амплуа, создав совершенно оригинальную их разновидность – хуашань . В появлении новой роли хуашань проявился новаторский творческий дух Мэй Ланьфана, вместе с тем у последующих поколений возникли дополнительные трудности относительно верного дифференцирования амплуа цинъи и хуадань, четкие границы которых в их понимании стерлись. К примеру, возьмем так называемое выражение «четыре великих дань» . На самом деле весьма опрометчиво было объединять всех четверых под одним этим названием, к ним должна применяться такая формулировка, как «два известных дань и два великих цинъи». Благо еще, что музыкальная драма пришла в упадок и стало уже не суть важным, как различать амплуа цинъи и хуадань. Однако, с другой стороны, для театроведов и артистов такое упрощение внесло изрядную путаницу, ведь цинъи – это все-таки цинъи, а хуадань – это хуадань. Их костюмы, вокально-декламационные, пластические и мимические выразительные средства отличались друг от друга, как небо и земля, это были два цветка, распустившиеся каждый на своем стебельке, которым было уже не дано расти вместе.

У Чуньлай имелись свои причины, чтобы выучиться на роль хуадань. К примеру, у хуадань в ритмизованной речи используется возвышенная и четкая «пекинская декламация», в то время как у цинъи рифмованный речитатив отличается тягучестью и непрерывностью, поэтому при отсутствии перевода на современный язык и текста на экране восприятие на слух становится сложнее, чем просмотр пиратского диска. Одним словом, вокально-декламационный язык, используемый персонажем цинъи, нельзя назвать членораздельным. Еще большие различия у этих амплуа наблюдаются при исполнении арий. Пение хуадань напоминает своим звучанием живой, жизнерадостный хит без особых голосовых переливов. При этом персонаж может задействовать пластические средства, помогая себе прыжками. Благодаря этому такое пение воспринимается как бойкий и прелестный щебет воробышка. Совсем другое пение у цинъи, там даже один слог выводится позвучно, со всевозможными перекатами, при этом задействовано минимум пластики: одна рука замирает у актера на животе, а другая – просто что-то изображает в воздухе. Персонаж стоит пошатываясь и приподняв вверх мизинец, не прекращая протяжного завывания. За это время можно уже сходить в туалет, справить там все свои малые и большие нужды, подтереться, наконец, а актер будет по-прежнему выводить все тот же единственный слог. В этом кроется и причина депрессии, которую переживает китайская драма, из любителей амплуа цинъи осталось всего-навсего несколько старичков-пенсионеров из числа кадровых работников. Многие из известных исполнительниц цинъи покинули сцену и ушли – кто на эстраду, где в черных кожаных жилетках орали с распущенными волосами перед микрофоном, а кто на телевидение, где снимались в сериалах, исполняя роли любовниц. Так или иначе, у них имелась возможность попасть в раздел «культуры» на страницах вечерних газет. В общем, куда там цинъи тягаться с хуадань. И пусть сейчас много всевозможных развлечений, звезд сатиры и эстрады хоть пруд пруди, между тем национальную культуру нужно всегда развивать, самобытность ее – сохранять. Как бы ни нравилось петь «Люблю я родину, но больше я люблю красоток», все-таки нужно исполнять и «Не перебив шакалов и волков, не покинем линию фронта». Словом, выбор в пользу амплуа хуадань, по сравнению с цинъи, давал намного больше преимуществ, в противном случае народ не стал бы, говоря о театре, иносказательно называть его «гнездо дань» .

Чуньлай переориентировалась на амплуа цинъи во втором семестре третьего курса. При разговоре голос у этой девочки совершенно отличался от голоса Сяо Яньцю. Но когда она начинала петь, то голоса их было просто не отличить. Преподаватели в училище шутя замечали, что вокальные данные, которые наблюдались у Чуньлай, могли бы запросто составить конкуренцию таланту Сяо Яньцю. Сяо Яньцю стала уговаривать ту бросить амплуа хуадань и перейти на цинъи, но Чуньлай не соглашалась. Сяо Яньцю пришла в гнев, при этом ее афористичные доводы по сей день являются ходячим анекдотом в стенах училища. Разозлившись, она с натянутым лицом обратилась к Чуньлай с такими словами: