Моя кузина Рейчел - Дафна дю Морье

Тамлин, светясь от гордости (Рейчел отправилась навестить его жену), проводил меня в цветник, и, хотя камелии уже осыпались, еще цвели рододендроны, оранжевый барбарис и склоненные в сторону поля ветви ракитника роняли лепестки с поникших гроздей нежно-золотистых соцветий.

— На будущий год нам придется пересадить их, — сказал Тамлин. — При той скорости, с какой они растут, ветки протянутся слишком близко к полю и семена погубят скот.

Он протянул руку к ветке, и я заметил, что на месте облетевших соцветий уже образуются стручки с мелкими семенами внутри.

— По ту сторону от Сент-Остелла один парень умер, поев их, — сказал Тамлин и бросил стручок через плечо.

Я забыл, сколько времени цветет ракитник, да и другие растения тоже, забыл, как выглядят их цветы, но вдруг вспомнил поникшее дерево в небольшом дворике итальянской виллы и женщину из сторожки, которая выметала такие же стручки.

— Во Флоренции, где у миссис Эшли была вилла, — сказал я, — росло дерево, похожее на это.

— Да, сэр? Как я понимаю, в тамошнем климате чего только не растет.

Прекрасное, должно быть, место. Немудрено, что госпожа хочет вернуться туда.

— Не думаю, что у нее есть намерение вернуться, — возразил я.

— Очень рад, сэр, — сказал он, — но мы слышали другое. Будто она только и ждет, чтобы вы поправились, а потом уедет.

Уму непостижимо, как распространяются обрывки сплетен и слухов, и я подумал, что единственный способ остановить их — это всем объявить о нашем браке. Но я не решался заговорить с ней на эту тему Мне казалось, что раньше, до моей болезни, у нас уже был такой разговор и она очень рассердилась.

Однажды вечером, когда мы сидели в будуаре и я пил tisana, как всегда теперь перед сном, я сказал Рейчел:

— По округе ходят новые слухи.

— Что на сей раз?

Рейчел подняла голову и взглянула на меня.

— Да то, что вы собираетесь вернуться во Флоренцию.

Она не сразу ответила, только вновь склонила голову над вышиванием.

— У нас еще будет время решить этот вопрос, — сказала она. — Сперва вы должны поправиться и окрепнуть.

Я в недоумении посмотрел на нее. Значит, Тамлин не так уж ошибался. В глубине души она не рассталась с мыслью поехать во Флоренцию.

— Вы еще не продали виллу? — спросил я.

— Еще не продала, — ответила она. — Подумав, я решила вовсе не продавать ее и даже не сдавать. Теперь мои обстоятельства изменились, и я могу позволить себе сохранить ее.

Я молчал. Я не хотел обижать ее, но мысль содержать два дома была мне не по вкусу. Я ненавидел самый образ этой виллы, который по-прежнему жил в моей памяти и который, как мне казалось, она теперь тоже должна ненавидеть.

— Вы хотите сказать, что намерены провести там зиму? — спросил я.

— Вероятно, — сказала она, — или конец лета. Но сейчас рано говорить об этом.

— Я слишком долго бездельничал, — сказал я. — Мне не следовало бы уезжать из имения, не подготовившись к зиме, да и вообще не дело надолго покидать его.

— Возможно, и нет, — сказала она. — Откровенно говоря, я не решилась бы уехать, если бы имение не оставалось под вашим присмотром. Может быть, вы навестите меня весной, и я покажу вам Флоренцию.

После перенесенной болезни я с трудом соображал, и смысл ее слов не дошел до меня.

— Навестить вас? — спросил я. — Вы так представляете себе нашу жизнь? Целые месяцы вдали друг от друга?

Она отложила вышивание и посмотрела на меня. В ее глазах промелькнуло беспокойство, на лицо набежала тень.

— Филипп, дорогой, я ведь сказала, что не хочу говорить сейчас о будущем. Вы только что оправились после опасной болезни, еще не время строить планы. Даю вам слово, что не покину вас, пока вы окончательно не поправитесь.

— Но зачем вообще надо уезжать? — настаивал я. — Вы здесь своя. Это ваш дом.

— У меня есть еще и вилла, — сказала она, — много друзей и жизнь… там, далеко. Да, я знаю, она не похожа на здешнюю, но я к ней привыкла. Я провела в Англии восемь месяцев и чувствую, что мне снова пора сменить обстановку. Будьте благоразумны, постарайтесь понять.

— Наверное, я ужасный эгоист, — медленно проговорил я. — Я не подумал об этом.

Значит, придется смириться с тем, что она пожелает делить время между Англией и Италией, и, поскольку я буду вынужден поступать также, надо заняться поисками управляющего, чьим заботам можно вверить имение.

— Может быть, крестный кого-нибудь знает, — вслух подумал я.

— Кого-нибудь? Для чего? — спросила она.

— Как для чего? Чтобы принять управление имением на время нашего отсутствия, — ответил я.

— Едва ли это необходимо, — сказала она. — Вы пробудете во Флоренции не больше нескольких недель, если приедете. Хотя, возможно, она вам так понравится, что вы решите задержаться. Весной Флоренция прекрасна.

— К черту весну, — сказал я. — Когда бы вы ни решили отправиться, я поеду с вами.

И опять на ее лице тень, в глазах — смутное опасение.

— Мы вернемся к этому, — сказала она, — посмотрите, уже начало десятого, вы еще не засиживались так поздно. Позвать Джона или вы сами справитесь?

— Не надо никого звать.

Я медленно поднялся с кресла — у меня почему-то ослабели ноги, — опустился рядом с ней на колени и обнял ее.

— Это просто невыносимо, — сказал я, — моя комната… одиночество… а вы так близко, в нескольких шагах по коридору… Может быть, сказать им?

— Сказать? О чем? — спросила она.

— О том, что мы обвенчались, — ответил я.

Она сидела, замерев в моих руках, не вздрогнула, не шелохнулась.

Казалось, она окоченела, словно жизнь и душа отлетели от нее.

— О Боже… — прошептала она; затем положила руки мне на плечи и посмотрела в глаза:

— Что вы имеете в виду, Филипп?

В голове у меня застучало, будто проснулось запоздалое эхо боли, мучившей меня последние недели. Удары раздавались все глубже, глубже, и с ними пришел страх.

— Скажите слугам, пожалуйста, — попросил я. — Тогда я могу оставаться с вами, и в этом не будет ничего неестественного, ничего предосудительного — ведь мы обвенчались…

Я увидел выражение ее глаз, и голос мой замер.

— Но, Филипп, дорогой, мы не обвенчались! — сказала она.

Что-то лопнуло у меня в голове.

— Обвенчались, — сказал я, — разумеется, обвенчались. Неужели вы забыли?

Но когда это произошло? Где находится церковь? Кто был священником? Моя голова снова раскалывалась от боли, комната плыла перед глазами.