Дорогами илархов. Книга вторая. Персидский поход - Сергей Анатольевич Шаповалов

Землепашцы оторопели от услышанного. Застыли, разинув рты, с ужасом взирая на мертвого.

– Да шевелитесь, вы! Запрягайте мулов и везите тело в Персеполь. Вам хорошо заплатят.

Исмен взобрался на коня, обернулся, еще раз бросил взгляд на бледное лицо правителя с благородными чертами, которые даже смерть не смогла изуродовать. «Вот и все!» – промелькнула мысль. А чего – все? Конец войне? Конец затянувшемуся на три года походу? И что дальше? Мирная жизнь огромного государства. Но разве Александр утихомирится? Нет, только смерть его успокоит. Скачи, конь, скачи… Ох, долго нам еще дышать пылью чужих дорог…

* * *

От Персеполя все еще несло гарью. Со дня пожара прошло больше месяца, но до сих пор тлели развалины великолепных дворцов. Лагерь под стенами города разросся и занимал обширную долину. Со всей Персии съезжались сатрапы и другие высшие должностные лица, дабы удостовериться в смерти старого правителя и засвидетельствовать свое почтение и преданность новому.

Посреди лагеря был сооружен высокий деревянный помост, на котором покоилось тело Дария, теперь уже облаченное в дорогие одежды. Напротив восседал Александр на золотом троне. Рядом, чуть ниже, сидела убитая горем мать Дария. За ее спиной стояли дочери кшатры и беспрерывно плакали.

Сановники вереницей шли по ковровой дорожке к помосту с телом. Подходили, становились на колени, произносили слова прощания. Затем вставали, уступая место другим, направлялись к Александру, опять падали на колени и присягали в верности новому повелителю мира.

Всю эту долгую, нудную церемонию Исмен неподвижно стоял подле Александра, держа на левой руке надраенный до блеска, тяжеленный щит Ахилла. После присяги жрецы совершили службу над умершим правителем. Александр воздал ему последние почести в виде жертвоприношения и удалился. Новый правитель не пожелал участвовать в похоронной процессии.

Из некрополя, который находился в часе пути к северу от Персеполя, пришли атраваны в длинных желтых одеждах. Они осторожно переложили тело Дария на носилки, водрузили их на плечи и двинулись обратно к некрополю. За ними последовали бывшие слуги персидского правителя. Мать Дария и его дочери ехали на колеснице, украшенной траурными разноцветными лентами. За ними илархи и таксисы. Исмену пришлось тоже идти с процессией. Щит он сдал соматофилакам. Левая рука онемела и едва двигалась.

Шагал вместе с гетайрами и знатными персидскими воинами. Все шли молча, с хмурыми лицами. К Исмену вдруг пришло странное чувство, как будто он случайно попал сюда. Почему-то вспомнился один жуткий, давно забытый случай, произошедший с ним в детстве. Этот случай совсем затерялся в глубинах памяти, но сейчас вдруг всплыл отчетливо, как будто все произошло с ним вчера… Он был совсем маленьким. Перегоняли скот с летних пастбищ на зимние. Все были заняты делом, даже его сестры. А он вечно всем мешал. Его посадили в кибитку и строго-настрого запретили даже высовываться наружу. Исмен обиделся. И что ему взбрело в голову вылезти из кибитки и убежать в степь? Маленький был, не соображал. А когда проголодался и решил вернуться, то на месте становища осталась только примятая трава. Он побежал, не разбирая дороги, пытаясь нагнать. Продираясь сквозь кустарники, неожиданно оказался на лежбище волков. Исмен с содроганием вспомнил холодные глаза серых хищников, их жуткий оскал, их особый, острый звериный запах… Его окружили. Кто тогда вмешался: Гайтасир или Фагимасад? Старая волчица, вожак стаи подошла к нему, обнюхала, повернулась к своим сородичам, готовым растерзать человеческого детеныша, коротко тявкнула, и волки тут же отступили.

Эту ночь Исмен спал под боком у волчицы вместе с ее волчатами. Потом со стаей бежал по степи. Встав на четвереньки, лакал из ручья. Дрался с волчатами, когда мать поймала для них зайца. Да он до сих пор помнит: до чего вкусным показалось сырое теплое мясо.

За день, проведенный в стае, он научился понимать волков, как будто слышал, о чем они говорят. У каждого было свое место, каждый знал, что делать во время охоты или при встрече с врагом. Исмен почувствовал свободу и силу стаи, когда ты сам по себе, и в то же время – един со всеми. Тогда он испытал чувство, ни с чем несравнимое. Он был счастлив… Но к вечеру запахло костром. Старая волчица подошла к нему, заглянула в глаза, как будто говоря: «Иди!» Исмен не сдвинулся с места. «Иди, – повторила она. – Ты для нас – чужой, и никогда своим не будешь. Мир таким создали боги».

Его нашел отец. Он верхом, с собаками, весь день рыскал в поисках пропавшего сына по степи, но наткнулся неожиданно на него у самого становья…

И почему он вспомнил эту давно забытую историю? Исмен огляделся. В толпе воинов: эллинов, мидийцев, македонян. он чувствует себя, как тогда, в стае волков. Так и ждешь, что кто-нибудь скажет: «Ты для нас – чужой, и никогда своим не будешь. Мир таким создали боги».

Александр. Странно. В первые дни пребывания Исмена в армии Македонии, Александр казался открытым. Общался с гетайрами, как с равными себе. Не брезговал перевязывать раны простым сариссофорам. В переходах по горам ел из одного котла с агрианами. А теперь… Исмен забыл, когда в последний раз Александр, укладываясь отдыхать, просил его принести Илиаду почитать перед сном. А раньше читал ее чуть ли не каждый вечер. Теперь гегемона окружали льстивые персидские вельможи. Он и сам становился все больше похож на кшатру: надменный взгляд, дорогая одежда, множество украшений – да не в этом дело, главное – его поступки. Он уже не ценил товарищей за мужество и преданность, ему больше нравились льстивые речи. В Персии появился новый кшатра, не лучше и не хуже других до него… Ему стали понятны слова пьяного Клита, когда тот в буйстве обвинял Александра в предательстве.

Сумерки опускались на землю. Запалили факела. Вскоре процессия подошла к скале, напоминающей корявый пень гигантского дерева. В неровной поверхности скалы были выдолблены квадратные входы в гробницы. У подножия стоял кубический храм, высотой в двадцать локтей. Внутри горел огонь в серебряной чаше.

Процессия прошла мимо храма. А Исмена заинтересовало странное сооружение. Он приблизился, заглянул внутрь. Атраван в грубой длинной одежде совершал молитву. Лицо в отблесках неугасаемого пламени показалось Исмену уж очень знакомым. Заметив, что на него смотрят, атраван накинул на голову башлык и отступил в темный угол. Исмен вошел в целлу.

– Подойди сюда! – потребовал он.

Никто не ответил. Атраван затаился, и это Исмену не понравилось. Он вынул акинак и шагнул в темноту. Тень метнулась