Далекий край - Николай Задорнов

Мангму торопился к морю. Чумбока переехал на другую сторону реки. На самом устье ее стояла гиляцкая деревня. Здесь Чумбо решил остановиться.

Крутые черные обрывы с редким голым березником обступали гиляцкое стойбище. Отлинявшие за лето, лохматые собаки с лысыми, будто изодранными боками лениво бродили по берегу. Изредка они, оживляясь, быстро и злобно кусали друг друга, норовя вцепиться в морду или в уши.

Множество тяжелых дощатых лодок лежало на берегу.

Чумбока оглядел деревню и приметил бревенчатый дом на столбах, обширный и высокий.

Он вылез из лодки и стал карабкаться на берег.

С холма он глянул на море. Перед ним были широкие прозрачные поля вод. И как бы далеко ни смотрел Чумбока, всё новые и новые, бледные и голубые прозрачные полосы осенних вод открывались ему.

Берега нет, не видно берега… В этом почувствовалась свежесть и свобода. К горлу подкатывал комок. Чумбока знал теперь, что свободен. Тут уже его никто не схватит.

«Как-то легко стало. И воздух чистый, сердцу легко. В другой мир я приехал. Тут совсем не так, как у нас».

Он тряхнул головой, желая отогнать от себя тяжелые воспоминания, и быстро вошел в дом.

На нарах сидели гиляки и ели вареную собачину. Чумбока встал перед ними на колени.

Поднялся приземистый старый гиляк с седой бородой и горбатым носом. Он поцеловал Чумбоку в щеку, обнял его и показал ему место на нарах.

Чумбока понимал, что это значит. Не требуя никаких объяснений, гиляки принимали его в свою семью, разрешали ему жить в своем доме и быть равноправным с ними.

Гиляк подал гостю кусок собачины.

Чумбока нехотя взял угощение и стал жевать. Ему не хотелось есть. Даже будь перед ним сейчас вкусная медвежатина, он, наверно, не дотронулся бы до нее. Но он взял кусок, чтобы не обидеть хозяина.

Гиляки оказались неразговорчивыми. Никто из них не расспрашивал Чумбоку, откуда он взялся и куда держит путь. Все молча ели и курили. Потом подали топленый звериный жир. Пришел краснолицый гиляк с ножом за поясом и с копьем в руке. Он, видимо, был нездешний и только что приехала откуда-то. Хозяева пригласили его к котлу. Чумбока понял, что это близкий родственник хозяев из соседней деревни. Гость подсел к Чумбоке и заговорил с ним. Он понимал по-гольдски.

Чумбока рассказал ему, что бежал от родового суда и теперь ищет убежища.

После ужина Тыген — так звали краснолицего гиляка — улегся спать. Чумбоке не хотелось ни с кем разговаривать: он, сидя у входа, кормил собак остатками юколы, взятой еще от Фомки, и смотрел вдаль, на вечерние красные и лиловые воды лимана. Гилячки сварили кушанье собакам и стали их звать. Псы оравой ввалились в дом. В углу, на столбах, устроена была большая долбленая кормушка. Собаки прыгали на нее, стуча когтями по дереву.

Чумбока молча смотрел вдаль. Море краснело. Городьба из кольев с бердом для лова рыбы казалась черной на красной воде. Под берегом проплыл дуб, видимо, вывороченный с корнями в половодье. «Его вырвало где-то далеко отсюда, — подумал парень. — Это родной мой дуб, из наших мест».

Долго сидел Чумбока. Глаза его стали слипаться. Он ушел и лег на нары. Во сне представилась ему широкая речная излучина, а по воде, пританцовывая, шел шаман Бичинга, неся в руке чью-то отрезанную голову. «Идет по воде и не тонет, даже обуток не замочит», — думал Чумбока.

Чуть свет хозяин растолкал гольда и назначил ему работу. На дворе ударил морозец. Море побледнело. Чумбока поехал в море гребцом на большой лодке.

В этот день Чумбока видел бой морских зверей. Тучных белух гиляки загнали в канальчик и ждали отлива. Когда вода ушла, гиляки подошли к ластоногому белому горбатому зверю. Зверь бился на песке. Тыген ударил его ножом. Брызнула кровь и долго лилась сплошным ручьем. Потом поток крови ослаб, лишь временами набегая волной и с силой ударяя из раны, словно она бушевала под шкурой, как в наливном мешке. Белуха чуть не ударила Тыгена всей тушей. Чумбока схватил копье и подставил его вовремя. Зверь напоролся. Теперь кровь хлестала из двух ран. Тыген был спасен. Гиляки похвалили Чумбоку. Они разрубили зверя и стали собираться домой.

— Ты хороший охотник, — сказал Чумбоке Тыген. — Поедем жить ко мне. Ты меня спас от смерти и теперь будешь мне как брат. Я тебя увезу в такое место, где тебя не найдут. Ты нигде не будешь лишним, умеешь охотиться.

Чумбока не сразу понял, за что хвалит его Тыген.

«Разве за то, что я подставил копье зверю, стал ему братом?» Когда Чумбока бил белуху, он совсем не думал спасать жизнь Тыгену. Зверя били все, и он бил. «А оказывается, спас жизнь человеку, и он теперь хочет, чтобы я был ему братом».

Чумбока, совсем было поникший в последнее время, вдруг несколько оживился.

— И что ты, парень, такой грустный? — спросил его Тыген. — Я слыхал, ваш народ веселый, разговорчивый. Когда я в вашу землю ездил, меня там в карты научили играть. Люди были веселые. А ты на своих не похож. Хорошенько мне все расскажи. Я тебя послушаю, у меня уши крепкие, даром ничего не проскочит. Смотри, как хорошо на свете жить можно. Зима скоро наступит, на охоту пойдешь. Если захочешь — женим тебя.

— Что рассказывать? — с горькой усмешкой ответил Чумбока. В своем горе он не хотел ни перед кем заискивать и ни у кого искать дружбы.

— Ну, что же ты молчишь? — спросил гиляк.

Чумбока махнул рукой и, не желая разговаривать со своим новым братом, отошел к лодке.

— А где живет Позь? Есть у вас такой человек? — вдруг спросил Чумбока.

— Как же! Есть! А ты его знаешь? У-y! Это твой друг? Ну, он далеко живет, на мысу Коль!

— Если хочешь, завтра утром поедом ко мне, — говорил гольду вечером Тыген. — Будем жить с тобой на острове Удд.[45] У нас хорошее место, самое лучшее, таких нигде нет. Остров длинный, — если кривоногий пойдет пешком, как раз с утра до вечера время пройдет, — и не шибко широкий — можно перекинуть камнем в любом месте. Зато нет ни одного деревца, ни одной травки. Зря ничего не торчит. А в заливе растет в воде трава и много разной хорошей грязи. Там ходит рыбка. Много канальчиков. По ним лазает разный зверь, фырчит, плещется. Когда вода уйдет, залив наш мелеет, можно далеко не ездить, тут же, около дома, раздобыть жира и мяса.

Тыген долго еще расписывал, как хорошо жить на его родном острове. Он говорил, что туда никто не подъезжает близко, кроме самих гиляков.

— У нас ты можешь не бояться маньчжуров и торгашей. К нам никто из них никогда не приходит. Торгаши тоже боятся по волнам ходить. И оспы у нас не бывает. У нас чистый остров, чистый песок среди моря. Никаких болезней нет, только кости от ветра и от холода сильно болят.