Золотые земли. Совиная башня - Ульяна Черкасова

– Иди сюда, на голос, – позвала ведьма. – И сереп восьми.

Дара поползла на звук, прижимая череп и плохо соображая, кто её звал и зачем. Старуха вытащила её из подпола за шкирку, как кутёнка из мешка, и влепила хлёсткую оплеуху.

– С непривыски-то тяфело, – вглядываясь в лицо Дары, задумчиво сказала Здислава. – Привыкнесь.

– Что это? Я чувствовала это во время пожара…

– Посмертки – вкус чуфой смерти. У сивых они вкуснее, у мёртвых сильнее.

Дара повалилась на пол, держась руками за голову. Блаженная нега покидала тело, освобождала разум, и виски заныли пронзающей болью.

– Это из-за Мораны, да? Это её дар такое со мной сделал?

– Её благословение, её.

– Хорошо благословение, – проворчала Дара, морщась. – Пью чужую силу, как упырь.

– Как и всякий сародей.

Здислава взяла кочергу, нагнулась над дырой и подцепила игошу, выгребла из угла, подтащила к себе, засунула в мешок и туда же спрятала череп.

– Насе дело сделано.

Старуха разрумянилась, ожила и будто даже выглядеть стала моложе. Опытная ведьма смогла полакомиться посмертками куда лучше, чем молодая.

– Мне ногу наго замотать, – предупредила Дара. – Я не могу идти.

Она закатала юбку и стащила носок, рассматривая рану. Будь у неё прежняя сила лесной ведьмы, она бы заставила рану мгновенно затянуться, но власть богини-зимы не позволяла ни расти новому, ни заживать старому.

Здислава выругалась, разглядев опухшую ногу.

– Тьфу ты, до свадьбы засивёт.

Она накинула драный, поеденный молью полушубок и вышла из избы, унося с собой мешок с добычей.

Дара осталась одна в пустом доме, хныкая от боли и беспомощности. Когда осмелятся вернуться хозяева, когда помогут ей?

Она потянулась рукой к слабому огоньку зажжённой лучины, ухватила кончиками пальцев. Свет затрепыхался, грозя погаснуть.

– Навь тебя поглоти, – процедила со злостью Дара и попробовала снова.

Только на третий раз у неё вышло забрать силу у огонька, унять на время боль, но того хватило, только чтобы добраться до дома. Зимой весь мир вокруг спал, и не было в нём жизни, не из чего было тянуть горячую золотую силу.

К тому времени уже стемнело. Тропинка в снегу была протоптана плохо, редко кто ходил через перелесок. Дара изнемогала от усталости, когда оказалась наконец на берегу.

У самой избы на одном из голых острых сучьев сухой яблони висел череп.

Дара уставилась в провалы глазниц и не сразу смогла поверить в увиденное.

Торопливо она проковыляла к ступеням, взобралась с трудом на крыльцо и ворвалась в дом.

– Ты из ума выжила, старуха? Нас утопят к лешей бабушке!

Здислава сидела за столом и резала старым тупым ножом шматок мяса.

– Старая карга, – вырвалось у Дары.

Она стояла у дверей, опираясь о косяк и поджимая правую ногу.

– А я-то гадала, с чего тебе помогать добрым людям. Зачем тебе игоша?

Старуха улыбнулась и затряслась от беззвучного смеха.

– Тофе мне, добрые люди, – хмыкнула она, орудуя ножом. Лезвие было старое, тупое, и ведьме приходилось долго резать каждый кусок. – Дось до могилы довели, с белого света сфили.

Кровь брызнула из хвоста игоши. Дара отвернулась, чувствуя, как подкатила к горлу тошнота. Избу наполнил запах тухлого мяса.

– Зачем тебе эта дрянь?

– Много сил я на тебя угробила, с того света вытасила.

– Я и не просила.

– Просила, не просила! – взвинтилась старуха. – А когда перья подпалила себе, когда дитя мёртвое скинула, кто тебя спас?

Дара бросила тулуп прямо на пол и дошла до полки возле печи, дотянулась до горшка с мазью, которой Здислава обрабатывала её ожоги после пожара. Но в горшке оказалось пусто.

– Консилось всё, – хмыкнула Здислава. – Но ты фе снаешь, кого просить о помоси. Тебе понравились посмертки? Ты отдай госпофе есё кого-нибудь. Она отблагодарит.

Горшок пролетел над головой старухи, разбился вдребезги о стену, и осколки посыпались вниз. Здислава схватилась ладонью, перемазанной кровью игоши, за щёку.

– Садела, – отметила она с досадой, но без особой обиды и вдруг расхохоталась. – Этого ей недостатосно, этой крови ей мало. Больфе надо!

– Сбрендившая дура, – процедила Дара. – Деревенские не простят тебе человеческого черепа у дома. Думаешь, они не поймут, кому ты поклоняешься?

– Мы, мы поклоняемся.

– Ничего подобного! Я не поклоняюсь Моране и не собираюсь оставаться здесь и ждать, когда меня сожгут на Масленицу вместо чучела.

– Не посмеют, – смех Здиславы оборвался, она обернулась к лесной ведьме и посмотрела вдруг так ясно и холодно, что по позвоночнику Дары пробежали мурашки. – Побоятся. Меня теперь засисает моя Ладуфка. А если кто перейдёт ей дорофку, так сгорит на месте.

– Я ухожу, – тихо заявила Дара, натягивая обратно тулуп и завязывая потуже платок на шее.

– Бефифь. Весно ты бефифь.

– Я не бегу, – оскалилась сердито Дара. – Я всё равно хотела уйти, весны ждала, но теперь ни за что с тобой не останусь.

– Бефифь-бефифь. От дедуфки уфла, от бабуфки, от медведя. Осторофнее с лисой, осторофнее.

– Ты бредишь, – процедила Дара.

Она достала топор из-под лавки, подтянула повыше шерстяные чулки. На правой ноге кровь успела подсохнуть, и ткань прилипла к коже. Дара еле слышно охнула от боли, когда потревожила рану, осмотрела ногу и засунула обратно в валенок. Щиколотка покраснела и распухла. Кажется, ко всему прочему Дара растянула связки.

– И куда ты? – Здислава следила за ней, позабыв про свою готовку.

– На мельницу, домой.

– Слуге Морены не место на мельнисе.

– А я и не хочу быть ни слугой Мораны, ни лесной ведьмой. Я хочу домой!

Из глаз брызнули слёзы. Дара вышла из дома, хромая на правую ногу.

Топор был маленьким, впору для женщины, но теперь он оттягивал Даре руку. Слёзы лились из глаз от боли и страха. Казалось, она нашла убежище, где могла спрятаться от опасностей, но вот ей снова пришлось бежать. И если она не исцелит ногу, то недалеко сможет уйти.

Спуск к реке занял вдвое больше времени, чем обычно. От пота прилипала рубаха к спине, Дара тащила за собой больную ногу, всхлипывая от каждого шага.

Наконец она дошла до лунки, которую пробила пару дней назад. Та затянулась, но лёд был ещё тонкий, пара ударов топором – и вода брызнула на поверхность.

Модра – древняя река, сильная, она течёт мимо Совина, через земли, где некогда стояли леса, полные духов.