Нестандартный формат - De ojos verdes

Но её тут же схватили за руку и потащили вглубь коридора, заводя в какое-то пустое помещение. Надо сказать, что для больного онкологией, а также весь вчерашний день бывшего в полуобморочном состоянии человека Анна Седраковна двигалась на удивление бойко. В отличие от самой девушки, плетшейся позади. Женщина прошлась по ней взволнованным слезливым взглядом, который медленно опустила в пол. Когда она заговорила, голос её наполнил пространство густой беспробудной тоской, которая ударилась о стены и завибрировала в открытом пространстве:

— Прости, дочка. Всё, что он тебе сказал, настолько меня ранит именно как его мать, что лучше бы я умерла вчера, чтоб не слышать этого. Будь уверена, я не позволю причинить вред тебе и твоим родным. Прими это…как отчаянный шаг сына, пытающегося угодить…безнадежно больной матери. И…конечно, ты можешь уйти с миром.

— Почему Вы скрыли свою болезнь от меня? — решилась Ева на мучавший её вопрос. — Разве…я была Вам чужой?

Анна Седраковна печально улыбнулась, так и не подняв взора:

— Вот именно, что стала мне слишком родной, чтобы возложить и на тебя бремя этой преждевременной скорби. Зачем огорчать тех, кого любишь? Дети и так переживают…как видишь, даже сходят с ума и творят необъяснимое.

— Вы же понимаете, что Ваша болезнь тут не причем, Карен сам по себе такой. Как оказалось…

— Понимаю ли я? — вскинула голову и поймала взгляд Евы, обжигая мукой в своих глазах. — Лучше меня никто не понимает. Это больно признавать, но мои дети испорчены деньгами и властью, данной этими бумажками. Спасти их у меня не получилось. Я надеялась, что твоя чистота поможет Карену…сердце грела надежда. Он же проникся к тебе, так смотрел…восхищался…

Девушка болезненно поморщилась, вспоминая всё это лицемерие. Мир явно потерял яркий талант актерства…

— Как и любая мать…я всего лишь хотела, чтобы мой ребенок был спасен.

— Вероника рядом с Вашим сыном, она его очень любит. Чем не спасение?

— Не говори об этой… — запнулась, не сумев подобрать слов, — как она его спасет, если такая же, как и Карен? Испорченная, беспринципная и пропащая… — горько ухмыльнулась. — Мне жаль, что из-за меня ты попала в такую историю. Всё, что ты пережила, остается на моей совести.

— Не надо так, — Ева устало вздохнула, — пожалуйста. Можно мне просто уйти? Уйти и забыть всё.

Анна Седраковна сделала шаг в сторону, освобождая путь. Девушка тут же направилась к выходу, но на пороге была остановлена пробирающим до костей молящим тоном:

— Ева…я тебя очень прошу…если есть хотя бы один шанс… Если можно побороть гордость и попробовать… Карен же…ты же его любишь. Ты могла бы попытаться?..

Она молчала. Так и застыв к той спиной. Нечестно задавать подобные вопросы в этой ситуации. Что ответить, чтобы не сделать больнее, когда сама не осознаешь ничего… Глупо отрицать, что как девочка Ева в глубине души еще не растеряла последнюю крупицу веры в что-то хорошее по отношению к мужчине, которого, как считала, искренне любила. Все чувства в ней смешались и грызли друг другу глотку в поисках истины — что правильнее в этой жизни? Уметь прощать и снова доверять или идти дальше, перешагнув этап и записав его в опыт?

Наверное, дело в том, что девушка не могла простить себе эту самую доверчивость, принять, что так ошиблась и как последняя дура прыгнула с головой в грязный водоворот, закрыв глаза и уши, чтобы отгородиться от правды. Гордыня. Как же коварно она бьет! Пускает извивающихся змей в душу, а те и рады шипеть…как с тобой могло такое случиться, Ева?!

— Это наша последняя встреча, дочка, — своим заявлением женщина заставляет её развернуться обратно, — мы с тобой вряд ли ещё когда-нибудь увидимся. Поверь, я знаю, что это так. Не спрашивай. Видимо, это мое наказание за то, что не стала достойной матерью.

Девушка приросла к полу, одеревенев. В глазах свекрови горела решимость и…обреченность. Принятие доли, её неизменности и уже совершенности как неоспоримого факта.

Она умирала.

— Прости меня за эту просьбу…но даже в этом случае я действительно буду спокойнее, зная, что ты покинула жизнь Карена не с концами. Даже если сделаешь, как он сказал — живя отдельно, но в статусе его жены. Даже если никогда вас вместе не увижу…зато смогу мечтать, что может быть…когда-нибудь… Дай нам всем этот шанс хотя бы до тех пор, пока я не…

Это была слишком тяжелая ноша. То, чего от неё требовали — выполнить последнюю волю. Ведь именно так и есть. Будто Анна Седраковна возложила на её плечи бремя ответственности за своё дальнейшее существование. И это так…нечестно!

Ева просто стояла и хлопала ресницами. Стояла и всё больше погружалась в убийственную трясину…из смеси совести, воспитания и жалости. Губить себя во имя спокойствия человека напротив?..

А можно ли здесь и сейчас поступить иначе?

Если плюнуть на всё и уйти, отказав, — как жить дальше, вдруг узнав, что этим поступком сократила кому-то существование?

Жестокая манипуляция. Очень жестокая.

Девушка смотрела в глаза Анне Седраковне. Той, что привила ей утонченный вкус. Вела с ней интересные беседы. Служила тылом, когда казалось, что большинство — против неё. Дарила веру в значимость, защищенность. Будто обещала светлое будущее. И ничего не требовала взамен. Да и что ей могла дать Ева?.. До этой секунды думалось, что ничего. А оказалось, что…свою жизнь. Достоинство. Дорого нынче берут за душевную доброту…

Она вглядывалась в женщину долго-долго.

Прощаясь.

Кивнула.

Отвернулась.

И пулей вылетела из помещения, где словно продалась самому дьяволу…

Не сумела приблизиться, обнять, поблагодарить. Сделала это всё ментально. Ибо одновременно проснувшаяся обида и стойкое ощущение предательства нарастали наряду с чувством долга перед умирающей…

Из прострации её вывел голос Вероники:

— Поехали.

Ева устала изумляться. И позволила увезти себя. Не вникая в суть. Не опасаясь, что соперница везет её на вендетту, чтобы потом закопать в лесу. На тот момент девушке было плевать. Состояние полнейшего анабиоза стерло здравый смысл.

Но они добрались до элитной высотки, поднялись в квартиру, которая была необжитой, но полностью «укомплектованной», и заявила:

— Будешь жить здесь. Одна. Ежемесячные взносы и коммуналка — не твоя забота. Просто наслаждайся.

Ева посмотрела на неё, как на умалишенную:

— Чем? Клеткой? В которой меня удерживают угрозами и давлением?

Ника пожала плечами:

— Многие мечтают о таких перспективах.

— И ты?

Девушка не понимала, зачем это делает, но ей вдруг стала жизненно необходима откровенность именно с Вероникой. Хоть в чем-то разобраться, нащупать точку, от которой можно оттолкнуться.

— Мои мечты ты не поймешь, — саркастически усмехнулась, мастерки пытаясь