Игра в послушание, или Невероятные приключения Пети Огонькова на Земле и на Марсе - Борис Карлов

— Похоже на черную метку, Карл, что-то в пиратском духе…

— Это как вам угодно, господин барон. У вас три дня на размышление, включая сегодняшний. Кстати, я вынужден рапортовать фюреру, что вы работаете здесь из рук вон плохо: большую часть времени Курт находится без присмотра, в то время как вы сентиментальничаете с парочкой малолетних славянских дегенератов. Настоятельно советую вам, барон, еще раз хорошенько все обдумать.

Карл хотел подняться, чтобы уйти, но Диц сделал знак, будто хочет сказать что-то ему на ухо. Карл настороженно замер, Диц склонился над ним, и неожиданно надавил на точку его лица где-то возле правого глаза. Карл замер, превратившись в восковую куклу. Фриц вынул у него из кармана фотоаппарат, стер запись, положил обратно и снова надавил пальцем на точку возле глаза.

Карл пошевелился, и Фриц тут же шепнул ему на ухо:

— Но ведь признайся мне, Карл, что ты совершенно не умеешь фотографировать. Я просто уверен, что у тебя ничего не получилось.

Карл нащупал в своем кармане фотоаппарат и, глядя в спину удаляющемуся барону фон Дицу, прошептал:

— Клянусь копытами дьявола, тебе недолго осталось ходить в любимчиках. Русский вот-вот заговорит, и тогда фюрер поймет, что ты его обманывал. А фюрер очень не любит, когда его обманывают… Особенно когда это делают люди, которым он доверял.

Неделей раньше. — Великий инквизитор. — Допрос

В то время, когда Фриц Диц, сопровождавший Курта, летел по направлению Санкт-Петербурга, лейтенант Яблочкин, двигавшийся за ним по сигналу маячка, еще только приближался к подножию Кордильер. Конечно, он не знал о существовании пещерного города, не знал и о камерах наблюдения, расположенных на самых дальних подступах к контрольному участку. А потому, едва он ступил на каменистую тропу, взвод охраны СС уже был поднят по тревоге.

К моменту появления Яблочкина на площадке перед главным входом в колонию Пятого Рейха, кусок скалы был сдвинут словно в сказке «Тысячи и одной ночи», а железная дверь гостеприимно распахнута. Со всех сторон из-за камней появились вооруженные люди в фашистской форме времен второй мировой войны, послышалась рычание собак, раздался грубый, знакомый по кинофильмам оклик «хенде хох!».

Яблочкин, хотя и не понимал немецкого, поднял руки.

Его обыскали. Лазутчик был одет по-походному: шорты, рубашка и пробковая шляпа. На ногах горные шнурованные ботинки, за спиной рюкзак. В карманах обнаружили немного денег, расческу, компас, ручку, блокнот с безобидными путевыми заметками и перочинный ножик, раскладывающийся на двенадцать предметов, включая ложку и вилку.

В рюкзаке нашлись консервы, сухари, вода, байковое одеяло и купленная в магазине карта местности.

Яблочкина толкнули в спину, он оказался в тускло освещенном тамбуре. Потом был долгий спуск в скоростном лифте, коридоры с темным скрипящим паркетом и часовыми на каждом повороте. Потом была лестница вниз и сырой подвал. Руки пленного пристегнули к свисающим с потолка железным цепям, с ног сорвали ботинки и носки. Лязгнули дверные запоры, и свет погас.

Минули сутки. Как только Яблочкин терял сознание и повисал на цепях, его начинало бить током. С криком боли он находил опору — обитую железом воронку со сливным отверстием — вес его тела отпускал электрический контакт, и боль отступала.

По прошествии полутора суток он перестал что-либо чувствовать и понимать, борьба за жизнь прекратилась.

* * *

Когда лампочка, вмонтированная в рабочий стол начальника Отдела внутренних дознаний, стала гореть непрерывно, Карл Ангелриппер отключил ток от цепей пыточного подвала.

— Шульц! — вызвал он своего подручного. — Иди в подвал, отстегни русского.

— Приготовить инструменты, господин старший надзиратель?

— Пока не надо. Дай ему чашку сладкого чая. Я задам ему несколько предварительных вопросов.

Закончив с делами, Карл поднялся из-за стола, погасил настольную лампу и не спеша, заложив руки за спину, двинулся по коридору. Завидев его издалека, часовые вытягивались по струнке; прочие обитатели колонии, включая высшие армейские чины, старались вообще никогда не попадаться ему на глаза.

Гитлер в шутку называл этого человека Великим Инквизитором. И действительно, Карл внешне напоминал монаха капуцина: темно-коричневая ряса до самого пола, подпоясанная веревкой, и капюшон, закрывавший половину лица.

На каждого колониста в возрасте от семи лет у него была заведена отдельная папка, в которую заносилось все, что касалось личности человека: его привычки, слабости, сомнительные высказывания.

Сам Карл Ангелриппер был человеком низкого происхождения, к тому же в его венах текла кровь очень сомнительного происхождения, что особенно выдавал его длинный крючковатый нос. Фюрер мирился с этим несоответствием, отдавая должное добросовестности и рвению этого фанатично преданного делу товарища.

С тех пор, как Гитлер появился в колонии, Карл начал при встречах с ним неимоверно сутулиться, подгибая под рясой колени и вжимая голову в плечи, чтобы крошечный фюрер испытывал меньшую неловкость и казался больше. Такое раболепство стоило ему потери правильной осанки: из высокого и стройного молодого человека с годами он превратился в сгорбленного старика.

Теперь его не боялись только сам фюрер, Курт и фаворит Гитлера барон фон Диц. Последнего Карл ненавидел, потому что мучительно завидовал его успехам, его благородному происхождению и физическому совершенству. Но в последние дни Фриц совершил два серьезных промаха: он утаил от фюрера существование мальчика-гомункулуса и затем привел за собой в колонию «хвоста» — русского шпиона с вмонтированным в компас пеленгатором. При помощи этого приборчика Карл быстро обнаружил и сам жучок — бесцветная чешуйка с микросхемой была выбита из ушной раковины Фрица на ринге спортивного зала.

И прежде, чем пойти со всем этим к фюреру, Карл хотел допросить русского.

* * *

Яблочкин почувствовал укол на сгибе локтя и пришел в сознание. Теперь его ноги и руки были пристегнуты скобами к железному пыточному стулу. Кто-то мордатый, в грязном больничном халате поверх формы, поднес к его губам кружку. Обжигаясь и обливаясь, Яблочкин выпил чай и одновременно ощутил, как чувства и память опять возвращаются к нему.

Отворилась дверь, и по каменным ступеням в подвал сошел сгорбленный монах с надвинутым на лицо капюшоном, из-под которого торчал крючковатый нос. Монах приблизился вплотную и, наклонившись, заглянул Яблочкину в лицо.

— Он может говорить? — произнес он по-немецки.

Здоровяк в медицинском халате пожал плечами.

— Вы можете говорить?

Сидящий за столом в углу переводчик начал переводить с сильным акцентом.