Загадочная пленница Карибов - Вольф Серно

три недели… — Хаф собрался с духом. — Потом нагрянули они. Был вечер, сумерки уже сгустились. Куча пиратов. Всякий сброд, из всех земель. Испанцы, французы, англичане. Мы с Сикой и детьми сидели в зале и не ожидали ничего дурного. До той поры на мой дом еще никто не нападал. Они свалились на нас, пьяные, горланящие, вооруженные до зубов. Все произошло молниеносно. Удар по черепу — и я на полу без сознания. Когда я очнулся, все уже было кончено. Клубы дыма ели мне глаза и не давали дышать. Эта банда убийц подожгла мой дом, но огонь, слава Богу, не занялся: бревна были еще слишком сырыми. Когда я худо-бедно откашлялся и протер глаза, передо мной предстала ужасающая картина. Трупы моих детей… Они перерезали им горло! Представляешь, невинным деткам! Перерезали… просто так… ни за что… — Хаф закрыл лицо руками.

— Это ужасно, ужасно! — Феба начала покачивать Хафа, обняв за плечи.

— Они разгромили и разграбили все: и дом, и кузницу, забрали все мои клинки… Но я этого тогда не замечал. Горе лишило меня всяческих чувств. Я только горевал о погибшей семье. И, если бы не Ктико, старый вождь симарронов[37], меня бы тоже сегодня не было. Это он сидел возле меня день и ночь, слушал и утешал. Да, только благодаря ему я остался жив. Ктико знал, что они сделали с Сикой, моей женой, но никогда не говорил мне этого. А я не спрашивал. Что спрашивать? Известно, что это отродье делает с женщиной… Мало-помалу время шло, и я начал переустраивать дом. Валил деревья, чтобы расчистить больше пространства вокруг, на случай если эти изверги захотят вернуться. Теперь у меня было хорошее поле обстрела, и я подготовил им достойный прием. Я запасся мушкетами, ежедневно упражнялся в стрельбе… Я ждал случая. Но они не вернулись. Больше никогда… до сих пор.

Я работал как проклятый, день и ночь. Работа помогала избыть боль… или хотя бы забыть, пусть на несколько часов. Ктико продолжал часто навещать меня, и я стал отдавать ему свое оружие, чтобы они продавали его. Сам же я с того самого дня больше не хотел иметь ничего общего с гнусным миром за стенами своего дома.

— И все-таки ты помог нам.

— А как же иначе? Да от вас и не исходило никакой опасности — наоборот, вы лежали в той лодке как мертвые. А Том выл и вилял хвостом. Я даже не сразу сообразил, что кто-то из вас мог еще выжить. Ну вот, по крайней мере я рад, что вы спаслись. С тех пор как вы здесь, все по-другому. Ко мне вернулась радость жизни. Солнечный свет, прозрачный воздух, голоса зверей — я все чувствую так остро, как будто только что родился.

Феба нежно прижала его к себе:

— Вот и хорошо, что вернулась, Хаф, очень хорошо!

Хаф сглотнул:

— Мне бы хотелось, чтобы вы остались со мной навсегда. Только с вами я понял, как пусто жил последние годы. Да нет, знаю, знаю, что вам придется уйти. Витус рассказал мне, что должен найти Арлетту, свою большую любовь, где-то севернее Кубы, на острове Роанок. Но я подумал, может, ты… э-э… Ну я подумал, может, спрошу тебя… Хм… Ну, может, ты бы…

Феба отпустила его плечи и посмотрела ему прямо в глаза:

— И поэтому ты принес мне цветы, да?

Хаф залился краской:

— Так ты увидела? Ну раз уж так… все равно… Да. — Он церемонно вытащил из-под фартука пучок цветов, который завял и растрепался еще больше:

— Я прошу тебя остаться, — едва слышно прошептал он, уставившись в какую-то невидимую точку на стене. — Мне показалось, тебе здесь хорошо. Ты любишь животных, а они любят тебя. И я… и мне ты тоже нравишься… и… — Он торопливо добавил: — Все честь по чести, конечно. Я понимаю, что я уже старый человек, но я еще крепкий, если ты понимаешь, о чем я… Со мной еще могут помериться многие молодые… и в кузнице я смогу работать еще много лет. У тебя здесь будет хорошая жизнь, и еда, и забота… и… вообще. А это орхидеи, да, я специально ходил за ними в лес. Конечно, они еще не такие крупные, сезон дождей еще не начался… Это будет в апреле. А когда здесь идет дождь, то цветы прямо ковром, понимаешь? Я тебе новых соберу… если согласишься остаться… Ну что скажешь?

Феба приняла увядший букет, закрыла глаза и понюхала цветы. Несмотря на потрепанный вид, пахли орхидеи умопомрачительно.

— Ты кавалер, Хаф, клянусь костями моей матери, настоящий кавалер…

Подъемные блоки тяжело охнули, когда Хаф и Хьюитт потянули за веревки, чтобы приподнять поврежденный колокол. Кузнец долго размышлял, как лучше всего взяться за дело, и в конце концов пришел к заключению, что есть только одна-единственная возможность: приподнять колокол за венец, опрокинуть, а потом уже подтащить его краем с трещиной в огонь горна. В то же время следует нагреть до нужной температуры подходящий кусок бронзы и подогнать его методом кузнечной сварки к нужному месту. Вся же сложность, кроме веса колокола, конечно, была в том, что состав его сплава не известен. Доля олова при литье обычно колебалась между двадцатью и двадцатью двумя процентами, ну и, соответственно, оставшиеся проценты приходились на медь. Однако вроде бы такая сравнительно малая разница имела крайне важное значение. Потому-то Хаф и посвятил столько времени изучению сплава в его холодном состоянии. Он ощупывал колокол, постукивал по нему, прислушивался, как будто таким образом мог установить состав сплава, даже соскреб напильником немного стружки, чтобы исследовать ее отдельно. И все-таки сомнения оставались. Даже после того, как кузнец пришел к решению использовать для заплатки кусок бронзы с содержанием олова двадцать один процент.

Хаф посмотрел наверх, где большое колесо блока двигалось посередине им самим сконструированного подъемника.

— Поднимем еще чуть-чуть, прежде чем наклонять. У тебя там блок готов? — спросил он Хьюитта.

— Готов. Крутится свободно.

Сообща они потянули тяжелый колокол к горну. По знаку Хафа Хьюитт запустил второй подъемник. Медленно, почти неохотно колокол начал крениться к огню. И тут случилось непредвиденное.

С ужасающим визгом, похожим на крик тукана в дремучем лесу, на блоке Хьюитта лопнул трос. Колокол, потерявший переднюю натяжку, закачался, разбил горн, взметнув столп искр, и наружной кромкой сбил Хафа с ног. Потом качнулся назад и снова вперед, назад, вперед… Спокойно и величаво, словно ему все нипочем.

Хаф, против своего обыкновения, изверг сочное ругательство.