За оградой есть Огранда - Алексей Волков

Сковород с досадой плюнул. Плевок угодил в суховатую ветку, и та немедленно занялась каким-то синим химическим пламенем.

— Но-но! — Роберт отшатнулся и потянулся к лежащему луку.

Маг поморщился, взмахнул рукой, и пламя погасло.

Заодно погасли и последние угли в костре.

Сразу стало ясно, что посиделки кончились. Но ложиться спать было уже глупо. Потом весь день проспишь, а Брит дремать не станет. Да и не годилось благородному рыцарю слишком задерживаться в разбойничьем логове. Ночь скоротать — куда ни шло, а день...

— Надо ехать...

Антошка мужественно поднялся и пожал на прощание руки монаху и атаману. Задерживать Роберт его не стал. Напротив, ткнул в бок ближайшего разбойника и буркнул:

— Проводи. За все заплачено.

Разбойник привычно помянул чью-то мать и собственную собачью жизнь, но спорить с начальством не стал. Лишь уточнил:

— Докуда?

— До опушки, балда! Сказал же — заплачено! И смотри у меня! — Робин поднес к разбойной морде здоровенный кулак.

Кулак впечатлял и вызывал уважение.

— Не впервой. — Провожатый поднялся. — Все будет в лучшем виде.

— Смотри, — повторил ему Гудковский, очевидно, не вполне доверяя понятливости подчиненного. — Чуть что — ответишь и головой, и задницей.

Путники были уже в седлах, и Робин прощально вскинул руку:

— Удачи! Особенно тебе, Олег! Не забудь о моем предложении!

— Спасибо тебе, атаман! — ответил за всех поэт, хотя ничего конкретного обещать не стал.

Да и что обещать, когда еще ничего не решено?

— А вы заметили, что шериф редкий подлец?

Лес остался позади, и теперь вокруг лежали не то большие холмы, не то малюсенькие горы. Измученное не меньше путников долгим днем и дорогой солнце устало посылало последние лучи в это мрачное царство бесконечных подъемов и спусков, камней и цепких кустарников.

— Конечно. Воюет с таким славным парнем, — согласно кивнул Антошка.

Вот только голова не захотела подниматься на прежний уровень, да так и осталась мотаться внизу.

— Это как раз ерунда. — Ольгерд тоже еле держался и пытался разговором перебить сон. — Я сейчас о другом. Вы обратили внимание, с какой настойчивостью этот страж закона подчеркивал, что нам лучше всего ехать через лес?

Антошка не то буркнул, не то всхрапнул в ответ, что означало: да, обратил.

— Угу. А в лесу нас ждала ватага разбойников, о чем шерифу было прекрасно известно. — В отличие от остальных, Сковород часть ночи проспал. Пусть и без особого комфорта, однако спят же йоги на гвоздях. А тут всего лишь какие-то сучья.

— Что? — Антошка понял, о чем идет речь, и вскинул непослушную голову.

Гнев мгновенно вытеснил дремоту, и горе шерифу, если бы он сейчас имел глупость попасться на пути. Но при всей своей подлости шериф был не настолько глуп, чтобы подкарауливать в такой момент героя.

— Совершенно верно. Сам он справиться с нашим новым знакомцем не в силах, с нами связываться тоже побоялся, вот и решил стравить нас между собой в расчете, что одной проблемой станет меньше. Даже забыл про обещанную ему долю. Или не забыл, а решил, что все равно ничего ему не выгорит.

— Хрен ему после этого! — с чувством выдохнул Антошка, однако показал не хрен, а кукиш.

О том, что ничего давать шерифу и не собирался, герой, естественно, забыл. Что, герой еще каждую мелочь должен помнить?

Злость клокотала в душе, вот только рубить было некого. Поэтому клокотанье быстро улеглось, а голова опять стала клониться вниз.

Джоан тот вообще беззастенчиво дрых в седле. Как будто не было ему дела ни до коварных шерифов, ни до того, что настал вечер, а с ним и пора готовить ужин своему господину.

— Ладно. Надо располагаться на ночлег. Все равно сегодня до Брита не доберемся, — устало произнес Ольгерд и направил коня в уютную лощинку чуть в стороне от дороги.

Он первым спрыгнул на землю. Рядом грохнулся с седла Антошка да так и остался лежать, забывшись тревожным богатырским сном.

Джоан едва не последовал геройскому примеру, вот только Ольгерд был начеку и с непонятной нежностью снял оруженосца с коня, бережно уложил на подстеленный плащ.

— Вот даже как, — Сковород пытливо посмотрел на поэта и чуть улыбнулся.

— Именно так, — туманно подтвердил Ольгерд.

— Ты не думай. Я хоть и спал, но все слышал. И завидую немножко, — последнюю фразу Сковород произнес почему-то тихо.

Ольгерд улыбнулся в ответ, но сказал совершенно иное:

— Надо часового выставить. Места здесь цивилизованные. Того и гляди, наедет кто.

— Это запросто, — кивнул Сковород. — Ладно. Как я понимаю, будить ты никого не хочешь. Тогда вдвоем? Ты какую часть ночи предпочитаешь?

— Первую. Боюсь, потом разбудить меня будет трудновато.

На том и сошлись. Сковород проворно начертил магический круг, пробормотал над ним пару заклинаний да и завалился спать.

И лишь Ольгерд остался сидеть, охраняя всеобщий сон.

Порою он вставал, прохаживался поблизости, и каждый раз его маршрут оканчивался перед спящим оруженосцем. И каждый раз поэт присаживался рядом, всматривался в безмятежное перепачканное лицо, словно искал какой-то чрезвычайно важный для себя ответ.

Но любая романтика имеет свои пределы. В полночь Ольгерд растолкал Сковорода, а сам сразу занял его место.

Мечты, без сомнения, воодушевляют, но отдых дает только сон.

Вопреки опасениям, ночь прошла спокойно. Видно, Брит так стремился завоевать чужие владения, что напрочь прозевал появление отряда у границ своих собственных.

Крепкий сон, обильный завтрак — все это улучшило настроение Антошки. О потерянных деньгах не думалось, да и обо всем остальном тоже. Думать и лошадь способна, а он не конь какой-нибудь, а человек, то есть существо разумное, готовое на подвиг.

Подвиг же хотелось совершить нестерпимо, до зуда в кулаках, только почесать их было пока что не об кого, а самому можно было и расцарапаться. Ногти давно не стрижены, да и грязи набилось под них...

Тяжела ты доля богатырская!

Весь в грязи, немытый и нечесаный,

Мир спасаешь, тоже весь измызганный,

Рыцарями весь насквозь исхоженный...

Антошка повернулся в ожидании продолжения. Однако Ольгерд прочел четверостишие и остановился, ленясь придумывать дальше.

В отличие от Антона, поэт выглядел откровенно невыспавшимся, помятым. Даже непонятно было, как в таком виде он сумел точно уловить настроение героя. И вообще необъяснимо — почему не захотел развивать благодатную тему.