Поход клюнутого - Сергей Чичин

— Ты б его поточила, что ли, да и отполировать не мешает. — Бинго брезгливо встряхнул меч и перебросил его Торгриму. Дварф поймал оружие и нацепил на седло рыцарского коня, пряча в усах счастливую ухмылку. Порой совсем уж из себя выводит этот гоблин, но в раз иной, нельзя не признать, обнаруживает такой стержень, какой и в некоторых дварфов вколотить не помешает. Поневоле начнешь понимать тех чудиков, которые в грязи роются, пытаясь найти крупицу золота… иногда, глядишь, и там неслабый самородок проклюнется.

— Мне от тебя одолжений не нужно, — дрогнувшим голосом объявила рыцарша. — И я с тобой еще не закончила!

— А вот мне с тобой боле делать нечего, если, конечно, ты танцу семи железных вуалей не обучена, — огрызнулся Бинго. — Брысь с дороги и езжай по своим делам, победой хвастаться. В иной раз захочешь поратоборствовать — тренируйся на кошках, а к нам приходи с большими мужчинами, которых борода сможет отметелить, не терзаясь муками совести.

— Всегда к вашим услугам. — Торгрим этикетно поклонился. — Для такого дела даже постираться постараюсь.

— Чтоб ейным мужикам больше нравиться?

— Чтоб им не так стыдно было стать отметеленными.

— Сэр Бингенштауфен! — В голосе рыцарши отчетливо проклюнулся зародыш рыдания. — Я… я хорошо запомню, что здесь произошло… и ваши слова… и… и… Обещаю вам, мы еще встретимся, и к этой встрече я подготовлюсь!

— Правильное решение. — Бинго дружески потрепал ее по железному плечу. — Длинное платье, глубокий вырез, всякий этот, как его… макийаж. Буду весь твой, если, конечно, под этим шлемом не удод болотный.

— И вы не хотите узнать даже мое имя?

— Зачем еще? Все равно не запомню. Много вас, мимоезжих, меня бить покушается.

Бинго втянулся в седло и, помахав на прощание, пустил Рансера размеренным шагом. Торгрим же подошел к рыцарше и потянулся к вилке.

— Сама справлюсь, — быстро отрезала она, отворачивая пораженное плечо.

— Когда свиньи полетят. — Торгрим безо всякой деликатности поймал ее за руку, развернул и взялся за вилку. Доспех попался очень хорошей работы, пластины подогнаны одна к одной, как только распустяйский гоблин ухитрился попасть точно в стык, куда и песок забиваться не должен! Да еще с такой силищей, что Торгриму пришлось дважды перехватываться, прежде чем коварное оружие, скрежеща по металлу, выползло из ловушки. — На, возьми на память. Он бы и извинился, да не знает, как это, так что за него я извиняюсь.

— Я не нуждаюсь в извинениях!

— Это уж точно, из извинений шубу не выкроишь. В чем ты нуждаешься, так это в душевном спокойствии, девушка. А мечом ковыряя встречных, ты его не добудешь, это уж я говорю по личному опыту.

— И в уроках я тоже не нуждаюсь!

— А в чем же нуждаешься?

— Не твое дело, навозный бородач!

— Похоже, в хороших манерах. — Торгрим миролюбиво хмыкнул. — Ну и ладно, об этом пускай твои родители заботятся, а то никто замуж не возьмет… Разве что сказочного принца, ждущего в высокой башне, выкрадешь и насильно на себе женишь, и будете вы добра наживать и со всяким встречным, кто с гербом, мечами заигрывать. Удачи тебе, сэр женщина, и легкой дороги.

Мерно трусящего Рансера пони догнал через пару минут. Бинго с несчастной рожей обсасывал порезанный палец.

— Ты ей сказал, что мечи чистить надо? — страдальчески вопросил он Торгрима. — Эдак не пришлось бы руку потерять от зловредного загноения.

— Это дело оруженосца, а она, вишь ты, одна как перст.

— Неудивительно, при таком-то характере.

— Да уж ты сам как будто цветок душистых прерий.

— И чё теперь? Думаешь, надо было ее с собой ангажировать, пообещавши, что получит возможность нас зарезать на привале?

— Рыцари на привале не режут. Да, кстати, пока не забыл — не думал, что когда-нибудь скажу такое, но разобрался ты достойно.

— Да я-то чего? — Бинго сплюнул кровь на обочину. — У меня сестер трое, да соседские еще, не научись с ними обращаться — разве бы в люди вышел? Убивать их нельзя, хотя порой очень хочется, поддаваться им тоже нельзя, ибо тут же затопчут. Вот с кем ни в какую совладать не умею, так это с болотным троллем! Он мало того что здоровый, как гора, так еще и верткий. А женщины, рыцари, серые кряквы и умертвия — это все шуточки.

— Но чтоб ты не зазнавался, укажу тебе, что если бы не твой щит — она бы вовсе с нами не связалась!

— В самом деле так думаешь? Которые намерены подраться, да так, что не отговорить, они завсегда повод найдут. Ты, к примеру, пахнешь так, что оскорбляешь обоняние ее гордого скакуна…

— Прекрати на вонь намекать! Это по твоей милости меня навозом осыпало!

— А у меня, если угодно, вид невосторженный, поди за такое не тресни.

Торгрим пожал плечами, снова подсунул увеличительное стекло под солнечный луч, возжигая потухшую было трубку.

— Все может быть, но все же занавесил бы ты щит. С таким лозунгом ты и самого миролюбивого против себя восстановишь.

— Чихал я на миролюбивых, а лишних движениев совершать не буду. Я уже рассказывал, что Гого в детстве лекари поставили синдром гиперактивности? Бегал то есть как шебутной с вилкою в жопе, все хватал, всех пихал, то сядет, то встанет, то прыгнет в кусты, то нырнет в камин… Только время его и вылечило, да еще божественное троллиное вмешательство. Когда папаша его Амбалу справил на стажировку, того быстро задостало, что вокруг такое бегает, все ломает, так он Гого взял за шкирман и засунул по горло в бочку с элем. Эль-то наш такой, что его грызть приходится! Посидел Гого полдня, не в силах ни рукой ни ногой шевельнуть, и ему внезапно понравилось, а то ли снизошло просветление, когда Амбалов приятель Берсерк ему башку отвинтить попытался, за крантик принявши. С тех пор повелось считать, что муж достойный несуетлив и клал на все, а который мельтешит — тот как есть недоросль глупый.

— То есть как Гого быть все-таки не зазорно?

— Еще как. Но куда зазорнее быть, как недопеченный Гого.

— То-то ты там, в городе, за одну ночь успел столько, на что у меня бы неделя ушла.

— Я несовершенен, чего уж там.

После такого признания Торгриму только и осталось, что молча пыхать, точно угольный движитель, последняя революционная придумка старины Белдрура, да коситься назад по дороге, проверяя помимо воли, не обижает ли кто незадачливую крестницу. Впрочем, унылые клячи сэра Малкольма закрывали обзор, потом и интерес пропал: с глаз долой — из сердца вон. Дорога была ровная, солнце пригревало, ветерок освежал, а вскоре далеко впереди замаячили постройки портового типа, и Бингхам зашевелился в седле, напялил поглубже колпак и даже щит небрежно прикрыл полой нового плаща.

— Говорить кто будет? — спросил он дварфа. — Хорошо бы тебе, да ты больно уж пахуч, за такого вдвое цену заломят.