Искусство и его жертвы - Михаил Игоревич Казовский

Маша предложила ему первое время скоротать у нее с мужем — до того как не снимет себе квартиру. Композитор с благодарностью согласился.

Маша была четвертый год замужем за Стунеевым — управляющим экономической частью (проще говоря, завхозом) Смольного института благородных девиц. Жили они на казенной квартире в Смольном же монастыре, вместе с двумя малолетними детьми. Михаил поселился у них в небольшой светелке с крохотным оконцем, выходившим на двор с помойкой. Собирался найти себе собственное жилье как можно скорее, а затем, оформив новый загранпаспорт, укатить обратно в Берлин.

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает…

На десятый день после их приезда из Новоспасского в дом к Стунеевым на обед явился брат его — Алексей Стунеев, командир эскадрона в Школе гвардейских прапорщиков, вместе с женой и сестрой жены, незамужней девицей 19 лет отроду. Звали ее тоже Маша, и была она совершенным ангелом: белое точеное личико с голубыми невинными глазками, светлые курчавые волосы и изящные розовые ушки. С мочек свисали серьги с бриллиантиком. "Да неужто я встретил идеал, о котором мечтал всю жизнь?" — с замиранием сердца подумал Михаил Иванович и решил познакомиться с ней поближе. Девушка оказалась неглупой, знала наизусть Батюшкова, Жуковского и Пушкина, хорошо изъяснялась по-французски и призналась, что обожает романсы Глинки.

— В самом деле? — удивился молодой музыкант. — Например, какие же?

— Например, "Не пой, красавица, при мне". "Не искушай меня без нужды". Но особенно люблю "Ночь осенняя, ночь любезная". Вы — талант. Это все говорят.

— Полно, вы меня смущаете, — улыбнулся он.

— Ах, нисколько, нисколько. В свете только и разговоров о том, что вы вернулись в Россию и теперь одарите нас новыми шедеврами. Утверждают, что намерены написать оперу на русский сюжет.

Михаил Иванович согласился. Маша захлопала в ладоши:

— Это будет чудо, я уверена! Станем вам рукоплескать в театре. — А потом вздохнула, закатив глазки: — Как же я завидую той, что составит счастье вашей жизни!

Он слегка напрягся:

— Отчего ж, Мария Петровна, вы так полагаете?

— Быть женой великого композитора! Первой слышать все его сочинения! Приходить на премьеры его спектаклей и сидеть в ложе рядом с ним! Находиться в блеске его славы! На устах у мира! Разве это не счастье?

Глинка проронил:

— Ох, не знаю, ей-богу… Это только внешняя сторона, поверьте. А на деле — съемные квартиры, деньги из имения поступают нечасто и нельзя жить, как хочется, а еще бывают и хвори, и печальное настроение, и отсутствие вдохновения… Нет, клянусь, быть женой композитора — не такая уж сказка…

Но Мария Петровна не поверила:

— Вы сгущаете краски преднамеренно. Всякие неурядицы можно пережить. И они не станут омрачать бытия великого человека. Ведь его талант — дар Божий. Значит, близость к таланту — это приближение к Богу!

Михаил Иванович был растроган:

— Браво, браво! Лучше и не скажешь.

Между ними вспыхнуло нечто, что заставит его и ее думать о дальнейшем знакомстве. Так оно и вышло: Глинка начал бывать у Марии в семействе, сделал предложение, получил согласие, а потом и благословение собственной матери, и в апреле 1835 года обвенчался.

3.

С Пушкиным он встретился у Жуковского — у последнего на ужинах и обедах собиралось любопытное общество, композиторы и поэты. Приходил Крылов и, поев плотно, вскоре засыпал на диване. Вяземский затевал всяческие игры, Гоголь изображал известных вельмож, потешая всех.

Жил Василий Андреевич в Зимнем: будучи наставником цесаревича — Александра Николаевича, находился всегда при нем. Но друзей Жуковского пропускали во дворец без особых препятствий.

Пушкин изменился за последние годы — и особенно после женитьбы на Гончаровой. Не чудил, как раньше, не сорил словами, пил шампанское сдержанно. Положение обязывало: был безоговорочно всеми признанный поэт, к императору вхож, занимался с благословения царя пугачевским бунтом, а в семье — родитель двух детей. Предложение Глинки сочинить либретто к опере "Руслан и Людмила" удивило его приятно, но мотнул головой отрицательно:

— В принципе, конечно, был бы рад поработать вместе, но теперь недосуг. Может, через годик-другой.

Неожиданно вмешался Жуковский:

— Михаил Иванович, а возьмите сюжетом историю Ивана Сусанина. Истинно народный герой, православный христианин, отдал жизнь за царя и Отечество.

Глинка растерялся:

— Я бы с удовольствием, Василий Андреевич, но ведь некоторым образом есть уже "Сусанин" — опера нашего композитора Кавоса. Партию Сусанина замечательно исполняет Осип Петров!

Но наставник цесаревича только губы слегка скривил:

— Ах, оставьте, это чепуха, а не опера. Я не выдержал и ушел после третьего акта. Персонажи все ходульные, музыка слащавая… Нужен иной Сусанин — истинно русский, плоть от плоти. Не античный пафосный герой, а простой, скромный, но при этом патриот и великий гражданин.

— Вы взялись бы писать либретто?

— Нет, увольте. Мне теперь не до этого. Предложите барону Розену, он секретарем цесаревича служит. Сочиняет недурные стихи и сюжетом вполне владеет.

— Я и не знаком с ним.

— Коли вы даете согласие, я переговорю.

— Разумеется. Может быть, держать про запас еще и Кукольника? У него бойкая рука.

— Не советую. Этой бойкой рукой он насочиняет вам пафоса с три короба. Впрочем, если про запас, то можно.

Розен был из остензийских немцев и воспитывался в Эстляндии, так что до поступления на военную службу в русскую армию совершенно по-русски не говорил. И всю жизнь потом в речи его ощущался сильный прибалтийский акцент. Человек неспешный, он любил полулежать на козетке и, куря трубку, рассуждать о течениях в современном искусстве. На свои деньги издавал литературный альманах "Альциона", где печатал Пушкина, Вяземского, Жуковского.

Принял Глинку у себя дома, на квартире у Александро-Невской лавры на Конной площади, очень дружески, предложил красного вина и сказал, что не пьет иного, от шампанского его пучит, а от водки кружится голова.

— Я человек не очень здоровый, — откровенно сказал барон, — каждый день болит что-то новое. Вот сегодня с утра отчего-то стреляет в правом, боку. А вчера дрожала жилка на левой щеке. Целый день не мог справиться, а потом вдруг само прошло. Это все от нервов.

Выслушал композитора как-то отстраненно, беспрерывно пыхтя трубкой и прикрыв глаза. А потом негромко проговорил:

— Уважаемый Михаил Иванович, я обманывать вас не стану. Брать из головы и вымучивать слова арий у меня не выйдет. Надо идти от музыки. Набросаем вместе общую схему, план, действующих лиц и сюжетные повороты. А затем вы отправитесь писать музыку. Пусть не целиком — основные партии. А потом уже я на них сочиню слова. Если вас такой порядок устроит, я готов.